Гамбит маккабрея

Я разочарованным манером разинул рот, но, должен признать, ощутил некую отсрочку, если вы уловили намек. Это, изволите ли видеть, давало мне время предать себя рукам способного тренера: легкий галоп по выгулу каждое утро, а также диета из бифштексов, устриц и «Гиннесса» скоро выведут меня из той категории, где победители заезда сразу продаются с аукциона, и введут в хорошую среднеспелую форму.

— Чарли, дорогуша, ты ведь женишься на мне, правда, милый, хм? Твой прелестный доктор сказал, что женитьба окажется для тебя крайне терапевтичной.

— Это Фарбштайн сказал? Вот как? — противно уточнил я.

— Нет, дорогуша, кто такой Фарбштайн? Я имею в виду того миленького американского доктора, который здесь за тобой присматривает, — доктор Блёхэр? — Фамилию она произнесла очень красиво, с прононсом старой Вены.

— Ах да, Блёхэр. Доктор Блёхэр, да-да, конечно. «Миленький» — определение как раз для него. Только мне кажется, ему бы не очень понравилось, если бы ты его так называла, — он бы решил, что звучит слишком нацистски. Ему больше по душе именоваться «Блукером». Чтобы рифмовалось с «нукер», — глубокомысленно прибавил я.

— Спасибо, дорогуша. Но ты не ответил на мой вопрос. — Она очаровательно напучила губки. (Напучивать губки — вымирающее искусство; им владеет миссис Спон, а еще это умеет делать тот мальчик, что создает мне сорочки, но в наши дни оно так же редко, как подхихикиванье и прысканье. Однако сохранились, я полагаю, дородные пожилые джентльмены, еще способные хмыкать.)

— Дражайшая моя Иоанна, разумеется, я намерен жениться на тебе как можно скорее. Скажем, в следующем месяце. Пойдут, само собой, пересуды…

— Чарли, дорогуша, я вообще-то скорее думала про завтра. У меня для этого уже есть ваше безумное Британское Особое Разрешение.[22] Нет, это было просто — я лишь попросила посольского казначея отвезти меня к одному из ваших архиепископов, к такому славному глупенькому старичку. Я сказала ему, что вероисповедание у тебя, должно быть, называется «атеист», а он ответил, что таково же оно и у большинства его епископов, поэтому на бланке написал «англиканская церковь». Я правильно сделала, Чарли?

— Отлично. — Лицом мне удалось не дрогнуть.

— И еще, Чарли, у меня для тебя сюрприз. Надеюсь, тебе понравится. Я позвонила викарию твоей родной деревни — отсюда до нее, может, миль сорок, — и он сначала как бы сомневался насчет твоей церковной посещаемости: сказал, что не помнит тебя на службе с самой конфирмации тридцать лет назад, но я сказала ему, что архиепископ официально записал тебя «англиканцем», да и в конце он сам пришел в себя и сказал: ладно, суну голову в петлю.

— Так и сказал?

— Ну… нет, он сказал что-то грустное и безропотное на латыни, а может, и по-гречески, но сразу было ясно — это он и имеет в виду.

— Ну да, ну да, — пробормотал я. Много бы я дал, чтобы услышать эту латынь или этот греческий, ибо викарий наш — записной острословец.

— Ой, и еще он спросил, как насчет шафера, и я сказала, ох ёлки, а он сказал, что уговорит твоего брата лорда Маккабрея. Как это мило, правда?

— Довольно-таки, — тяжко выдохнул я.

— Ты же не сердишься, правда, Чарли? Правда? Ой, и еще он не сможет собрать хор утром среди недели и очень по этому поводу извиняется. Ты же не будешь сильно возражать?

— Я снесу это мужественно.

— Ах, но у его жены есть целая артель подруг, которые поют Баха, и я ему сказала, что здорово.

— Великолепно. — Наконец-то я сказал что-то искренне.

— А органист будет играть «Паства, пасись спокойно» до начала церемонии, а когда мы будем выходить — «Amanti Costanti» из «Le Nozze de Figaro».[23] Как тебе такое?

— Иоанна, ты блистательна, я люблю тебя чрезмерно, я должен был жениться на тебе много лет назад. — Я едва ли не был чистосердечен в этой части.

После чего она пришла и устроилась у меня на коленях, и мы изрядное время тыкались друг в друга носами и жевали друг другу лица, бормоча милые безделицы и так далее. До какого-то предела это даже приятно, а потом мужской половине скетча становится чувствительно, не так ли?

Иоанна сказала, что хочет пораньше лечь, а сэндвичи закажет в номер, куда я ее и сопроводил, как только смог встать.

— Самое время, — сообщило мне по пути лицо горничной.

Вернувшись к себе, я устало рухнул в кресло и снял телефонную трубку.

— Обслуживание номеров? — спросил я. — Сколько у вас в отеле устриц?

6 Маккабрей пожинает награду и несколько пожинается сам

Ты должна проснуться рано и меня с собой поднять…

…Поначалу это трудно, дорогая моя мать…

Но уже недолго, впрочем, — близок мой полет,

И священник, добрый малый, мир мне снизошлет.

«Майская королева»