Гамбит маккабрея

— О, но если я могу оказать вам еще какое-то содействие…

— Нет, сэр, я имел в виду не это. Мне жаль, что мы не можем дольше задерживать вас. Под стражей, как говорится. Например, швырнуть вас в Тихую Комнату на пару дней, а затем попросить парочку наших ребят обработать вас до посинения, пока не расскажете, что значат все эти финты. Было бы очень мило, — задумчиво добавил он. — Любопытно, знаете ли. Мы, легавые, — любознательный народец, видите ли.

В этом месте я мог слышимо булькнуть горлом.

— Однако у вас, сэр, похоже, имеются крайне мощные друзья в тяжелом весе, поэтому мне остается только дружелюбно с вами распрощаться. На время. — И он тепло потряс меня за руку.

Снаружи меня дожидалась одна из тех симпатичных черных машин, какие себе позволить могут лишь силы полиции. Водитель в мундире распахнул передо мной дверцу.

— Куда, сэр? — спросил он голосом, тоже облаченным в мундир.

— Ну-у… — сказал я. — Вообще-то у меня есть своя машина, которую я как бы оставил на обочине, дайте подумать, милях в двадцати отсюда; это…

— Мы знаем, где ваша машина, сэр, — сказал он.

15 Маккабрей теряет веру в матримонию, принимает духовный сан pro tem [94] и видит дантиста, испуганного больше пациента

Только звон гиней смягчит ту боль,

которой ноет Честь.

«Замок Локсли»

КОГДА У ВАС ЗАБИТА КУХОННАЯ РАКОВИНА И нужно вызывать сантехника, потому что и она, и ваша кухарка исторгают угрожающие шумы, он — сантехник — откручивает такую штукенцию под дном ее — раковины, — изумительно уместно именуемую «сифонной ловушкой», и с торжеством демонстрирует вам массу донных отложений, им оттуда освобожденных; гордость, кою он при этом являет, сравнима с гордостью молодой мамаши, предъявляющей для осмотра злонамеренный расплющенный помидор, уверяя вас, что это и есть ее чадо. Сей огромный сальный ком мерзости (я, разумеется, имею в виду закупорку раковины, а не ошибку семейного планирования) оказывается плотно свалявшимся клубком овощных очистков, лобковых волос и безымянного серого жирового вещества.

Я здесь пытаюсь описать не что иное, как состояние обессиленного мозга Маккабрея на его — моем — обратном пути в Тренировочный Колледж, или на Командный Пост, или куда там еще.

— А, Маккабрей, — хмуро проворчала комендантша.

— Чарли, дорогуша! — вскричала Иоанна.

— Пить? — пробормотал я, оседая в кресло.

— Пить! — рассеянно рявкнула Иоанна. Комендантша подскочила к буфету выпивки и смешала мне напиток с поразительным проворством и довольно-таки чрезмерным количеством содовой. Я отложил «поразительное проворство» в загашник своего сознания, куда складываю то, над чем должен подумать, когда достаточно окрепну. Виски с с. после этого я заложил на хранение в наиболее конфиденциальный сектор Маккабреевой системы и попросил еще.

— Так ты, значит, нашел его, Чарли-дорогуша?

— Да. — В моем мозгу заерзала мысль. — Откуда ты знаешь?

(Я, как вы помните, не телефонировал никому, кроме полковника Блюхера.)

— Просто догадалась, дорогуша. К тому же ты бы так быстро не вернулся, если бы до сих пор его искал, правда?

«Бойко, — горько подумалось мне. — Бойко, бойко». Мне часто думаются такие слова, как «бойко, бойко», после того, что мне сказали женщины; уверен, я в этом не одинок.

— А как ты сам, Чарли? Надеюсь, это не стало для тебя кошмарным переживанием?

— Отнюдь, — горько ответил я. — Изумительная встряска. Хороша, как неделя на взморье. Стимулирует. Освежает. — Я еще чуточку пополоскал горлом.

— Так скорей же расскажи нам об этом, — промурлыкала Иоанна, когда все шумы стихли. Я рассказал ей об этом почти все. От А до, скажем, Щ — выпустив Ъ, вы понимаете.

— И ты, конечно, записал номер прекрасной, новой и свежей десятифунтовой банкноты, Чарли?

— Естественно, — сказал я.

В меня вперились два панических взора.

— Но только, — самодовольно добавил я, — на скрижалях своей памяти.

Атмосферу загрязнили два выхлопа панического женского дыхания. Я вздернул бровь той разновидности, которую вздергивала моя маменька, если приходские священники на заутрене проповедовали сомнительные догматы. Пока я притворялся, что обшариваю закоулки памяти, дамы на меня выжидательно пялились; затем комендантша поняла намек и снова наполнила мой стакан. Серийный номер купюры я преподнес им в подарочной упаковке. Они его записали, после чего комендантша подошла к своему письменному столу и немного поиграла с дурацкими секретными ящичками (послушайте, в бюро довольно ограниченное количество мест, где может таиться секретный ящичек, — спросите любого антиквара) и извлекла тоненькую книжицу. Они сравнили номер, сообщенный мной, с той чепухой, что содержалась в книжице, и на лицах у них напечатлелись злость, суровость и беспокойство — именно в таком порядке: после чего я окончательно утратил терпение и поднялся на ноги. Игры в Секретную Службу скучны, даже когда в них играют мужчины.