Гамбит Маккабрея

— Мистер Ри, — сказал я. — Вы меня напугали, как и намеревались. Это было совершенно необязательно, поскольку я и так напуган. Ваше досье в одном отношении право: я благоразумен. Теперь расскажите мне чуточку правды. Мы оба знаем, что вы можете меня убить позднее и убьете, если решите, что это нужно, — и если я не ухитрюсь убить вас первым, что в мои планы в данный момент не входит. А тем временем — вы позволите мне угоститься еще капелькой этого восхитительного солодового виски? И достаточным количеством правдоподобных фактов, чтобы убедить меня расстаться с зубным порошком, э?

Как я был храбр — а как иначе? Мистер Ри передал мне лепесток «клинекса». Я промокнул пот со лба. Он приступил к изложению.

— Ваша жена — Иоанна Маккабрей, — сообщил он мне. Что ж, это я уже знал, разумеется, но не собирался вестись на прямолинейные ситуации — я даже не кивнул. — Она — гравный финансист — простите, финансистов — Общества преобрадания женщин; к тому же — заместитерь гравы оного.

— Вы имеете в виду — освобождения женщин, не так ли? — осведомился я сконфуженно, как обычно уточняют у иностранцев, склонных путать значения слов.

— Нет, мистер Маккабрей. Освобождение женщин — групость, которую пустири в правание, чтобы измерить температуру воды и замаскировать подринное движение. Быро познаватерьно выяснить, скорько групеньких женщин готово, скажем так, сбросить рифчики, чтобы досадить своим грудям.

Это он пошутил. Я улыбнулся, не показывая зубов.

— Вполне согласен, — сказал я. — То есть, если бы господь не хотел, чтобы мы носили бандажи, он не стал бы наделять нас грыжами, не так ли?

Мой хозяин не улыбнулся.

— Общество преобрадания женщин — это крайне серьезно. Вероятно, это самая богатая частная организация в мире — гораздо богаче Парестинского народного фронта, с которым она, так уж вышро, водит дружбу.

Я намеревался сказать нечто отважное о том, как мало мне дела до богатства и убойной силы Народного фронта освобождения Палестины, но тут вспомнил, что лет сорок назад пообещал престарелой тетушке никогда больше не лгать. (Произнесено это было в обмен на коробку отборного «макинтошевского» ассорти «Улица качества». Ирисок тех давно уж нет — да и в нынешнем своем среднем возрасте я едва ли счел бы их аппетитными, — но слово Маккабрея, даже данное тетушке, отнюдь не шуточка.) Посему я придержал язык.

— Они намерены, — продолжал мистер Ли, — взять на себя контрорь над всем миром.

Я оделил его взглядом — хорошенько отрепетированным перед зеркалом, — взглядом, коим оделяю игроков в покер, которые ставят на четвертую карту. Впечатления мой взгляд не произвел.

— Да и как они могут не победить? — вопросил мой хозяин. — Во-первых, устрашающая американская домохозяйка средних рет контрорирует практически три пятых брагосостояния богатейшей страны света. Во-вторых, женщины «за занавесом паранджи» — в гаремах мусурьманского мира — контрорируют такое богатство, которое не под сиру исчисрить даже Цюриху. В-третьих, интерректуарки Израиря и Индии держат свои поритические миры соответственно, как бы ручше выразиться, за яйца. В-четвертых, женщин подхрестывает бессмысренный ужас компрекса кастрации — того же осознания непорноценности, что превращает срабаков-мужчин в тиранов. Арександр Македонский быр некомпетентен с женщинами; предводитерь гуннов Аттира умер, пытаясь добиться эрекции; Напореон обрадар до нерепости мареньким пенисом (36 мирриметров — его нескорько реет назад продари на Сотби); ну а у Адорьфа Гитрера, как широко известно, имерось торько одно яичко.

Я неловко поерзал в кресле: он нес такую околесицу, где порой бывает больше смысла, нежели в самом смысле. К тому же в уме я рьяно пытался перевести мирриметры в дюймы — или футы?

— В-пятых, — сказал он, растопыривая свои изумительно тончающие к кончикам пальцы на столе, — кто им будет противостоять? Есть ри на свете хоть одна страна — за искрючением разве что Китая, — которая не прогнира бы сверху донизу? Вы способны назвать хоть одного действующего поритика, который быр бы сирьным государственным мужем?

То не был риторический вопрос — мой хозяин помолчал, предоставив мне время для размышлений. Я этим временем воспользовался.

— Нет, — вот что я наконец изрек. Он склонил голову на несколько мирриметров.

— В-шестых и посредних — у них, как я уже сказар, имеются друзья. Гравным образом — мы.

— Кто такие «мы»?

— Крисофик.

Я попутал так, как не путал ни разу в жизни. «Крисофик» — явно этим именем берлинцы некогда звали Кристофера Ишервуда, человека, вошедшего в историю благодаря озвученной им шуточке о «последнем из мелких Мотов».[118] Я позволил себе воздеть бровь. Мой хозяин изложил подробнее: