Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу

— Зачем это нам, раз он хочет молчать? Я же тебе объясняю: так ведут себя многие художники. Я ему не помеха.

— Ты ему не помеха?

— Да.

— По-твоему, ты приносишь отцу добро?

— Он с головой ушел в свою работу, живет отшельником. Я знаю, что в одиночестве он чувствует себя лучше. Он нуждается в нем.

— Он в нем нуждается? Зачем?

— Не знаю. Нуждается, и все. И я стараюсь не быть ему помехой.

Эдвард:

— Может быть, он и нуждается в одиночестве. А может быть, не нуждается. Во всяком случае, он его получил. И что же из этого вышло? Фантазия заменила отцу все. В реальность он больше не верит. Вот в чем состоит его философия. Отец видит все события со стороны и не принимает в них участия. Его ничто не трогает. Он, правда, пишет, но и это для него уже много.

Глаза у Элис засверкали:

— Было бы совсем неплохо, если бы в один прекрасный день отец прекратил свое писанье.

— Почему?

— Чтобы явиться с повинной. Явиться с повинной перед миром.

— Неужто ты так мстительна? Ты его ненавидишь, мама?

Элис:

— Я хочу, чтобы он вылез из своей скорлупы… впрочем, нет, я этого не хочу. Раньше хотела. Давно уже больше ничего не хочу. Он обрел покой. Я ему в этом не мешаю.

Эдвард:

— Ты его ненавидишь. Он тебя покинул. Отказался от тебя.

Элис рассмеялась от души.

— Эдвард, о чем ты говоришь? Отказался от меня?

Эдвард:

— Ты дала ему пойти своим путем. Помнишь, отец рассказывал о женщине, которая отпустила мужа, седого рыцаря, в дальние странствия? Тебе следовало пойти за ним. Кто его оттолкнул? Ужасно, невыносимо наблюдать за тем, как отец сидит у себя наверху за своим столом и пишет, без конца пишет веселые рассказы и приключенческие повести, а мы смотрим на него издалека, обходим стороной. Представь себе, он завтра умрет, его труп найдут у стола. Разве кто-нибудь будет его оплакивать? Скажи, мама, о чем ты теперь думаешь?

Мать закрыла лицо руками. Потом подняла левую руку, отмахнулась.

— Перестань, заклинаю тебя, Эдвард.

Сын ждал. И когда мать подняла голову, он опять заговорил:

— Отец пишет веселые рассказы. Его привлекают детективные сюжеты. Он никогда не изображал нас, современное общество, как это делали, к примеру, Бальзак, Золя, Голсуорси. Кого он описывает? Сам ли он все придумывает? С кем спорит, к кому обращается, из-за чего возводит вокруг себя ограду?

— Прошу тебя, Эдвард, оставь его в покое. Он так живет. Зарылся в свою работу, засел в ней, как паук в паутине, и чувствует себя прекрасно.

— Ты так говоришь. А что ты знаешь? Пусть он даже хорошо себя чувствует; но ведь, по твоим словам, он засел, как паук в паутине. Разве паука, насосавшегося крови, можно оставить в покое?

Элис заткнула уши, потом прикрыла ладонью глаза.

— Какой ужас! Перестань! Этого нельзя вынести!

Эдвард не успел открыть рта, как мать убежала.

Гордон Эллисон часто поднимался вслед за сыном на чердак. Лишь только на лестнице раздавался стук костылей, он бесшумно пускался в путь. Эллисон хотел знать, что делает Эдвард под крышей.

Чердак был очень велик. Сразу у входа отгородили каморку. Засев в этой темной каморке, где складывали дрова, Гордон Эллисон обозревал сквозь широкие щели в дощатой перегородке все чердачное помещение. Во время беседы Эдварда с Элис он тоже был наверху. Затворив дверь каморки, сидел на поленнице дров. Некоторое время Эдвард с грохотом ходил по чердаку, потом явилась мать. Гордон выслушал их разговор с начала и до конца. А когда сын проковылял по лестнице вниз, он прокрался обратно к себе в библиотеку, которая в прежние времена была его рабочим кабинетом.

Эдвард в своей комнате.

Теперь и я паук. Только не насосавшийся крови. Я — голодный паук. Сплел нить и жду муху, которая запутается в моей паутине.

Я нездоров. Эта дрожь мне не нравится. Может быть, появятся также и другие симптомы. И все же болезнь — стоящее дело. Предположим, я не болен или вообще никогда не болел. Что я узнал бы? Что было бы со мной? В этом доме?

Где же правда, какая степень лицемерия!

(У Эдварда перехватило дыхание, когда в голове у него мелькнула эта мысль.)

Что происходило здесь до меня? По-моему, все они чувствовали себя хорошо, все, включая мать.

(Он не додумал эту мысль до конца.)

Стало быть, я лишил их покоя. Нарушаю мир в доме. Отец хочет, чтобы его не трогали. Мама — во взвешенном состоянии, и ее я обременяю. Кэтлин беззаботна. Остаюсь я…

(Опять он не додумал свою мысль до конца. На него напала дрожь. Внезапно дрожь так усилилась, что ему пришлось спешно лечь в постель, иначе он упал бы на пол. Припадок продолжался полчаса, и все это время он не мог сосредоточиться. Потом, когда дрожь унялась и Эдвард спокойно улегся и стал глядеть в окно, он вспомнил чердак и разговор с матерью.)

Мама хочет меня напугать. Мир в доме… но разве она к нему стремится? К чему она стремится? Отчего не помогает мне?

Как-то раз Эдвард поймал на лестнице старую деву мисс Вирджинию Грейвс, бывшую гувернантку Кэтлин. Кэтлин в этот день поехала с матерью в гости, отец сидел у себя в комнате.

Эдвард затащил старушку к себе, заварил чай, налил ей чашку. Гувернантка хотела уйти, но Эдвард не отпускал ее.