Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу

Глен исчез, его уже не найти; знаю, я все упустила, все потеряла из-за этого вечного ожидания, надежд, споров и страстных мечтаний. Как мне устроить жизнь без него? И без него я должна взять судьбу в свои руки. Как мне пожертвовать собою ради тебя, Глен? Как мне встретить тебя?.. Где бы ты ни был… я твоя невеста. Неужели ты не хочешь принять меня — наконец, наконец?..

И тут вдруг так же внезапно, как поднялась буря, наступил мертвый штиль; его вызвали слова, которые Элис прочла в одной из своих книг: «Те, кто грешат и совершают неправое дело, умерщвляют собственную душу».

Вечером, когда Элис наткнулась на эту фразу, взгляд ее скользнул поверх нее. Однако утром, причесываясь перед зеркалом и глядя себе в глаза (в глаза этому полуодетому существу из плоти, клокочущему, словно котел), она опять вспомнила прочитанную фразу.

Элис изумляло это странное полуодетое существо из плоти, эта женщина, чье отражение глядело на нее с чуть заметной доверительной, подленько-злобной улыбочкой, подмигивало ей. Что это за фигура: человек, животное, растение, что это за создание, которое прицепляется к другому, следует за ним, как тень, не оставляет его даже ночью, лежит с ним, стонет и ворочается, обнимая возлюбленного. Что сие: собака, домашнее животное? От этой нищенки не избавишься: она стучит и звонит, ей надо заткнуть глотку — что с ней можно поделать? Если ее не унять, накажешь самое себя, а эта тварь тебя выследит, будет издеваться над тобой, дразнить; хлопот не оберешься, и отмыть ее добела тоже нельзя; переодевай сколько хочешь, пудри, прыскай духами. Все равно она будет такой же, в ней нет ни капли стыда.

Впрочем, внешне это существо еще приемлемо. Зато внутри у него черт знает что: кишки, легкие — словом, требуха, как в мясной лавке, и все кровяное, красное, скользкое, червеобразное, фу! А уж внутри этого нутра расположено самое что ни на есть нутро, которое всем движет: чувства, инстинкты, душа — словом, черт-те что!

Когда Элис думала об этом, пристально глядя на свое коварно ухмыляющееся отражение, в голове у нее возникла фраза: «Те, кто грешат и совершают неправое дело, умерщвляют собственную душу».

Она отложила пуховку. Это я прочла. Но ведь я никого не умерщвляла. Меня обвиняют в том, что я потеряла собственную душу.

Все в ней опять просветлело. Сальто-мортале.

Да, я потеряла душу. Какая чудесная фраза! Я ее потеряла. Теперь у меня нет души. Я умертвила ее грехом. Потому что бросила Гордона, своего мужа; фактически я не состояла с ним в браке; нутро мое год за годом обманывало, предавало Гордона, да и сына своего я оттолкнула… Неужели у меня есть душа? Негодный придаток — моя душа отмерла, выгорела дотла. Грех отторгнул ее.

Теперь у меня нет души.

Элис бросила взгляд в зеркало: белая шея, кружевная рубашка, полуоткрытая грудь, тонкие голые руки, удивленный просветленный взгляд и улыбка. Улыбка из коварной стала нежной, на нее глядел маленький зверек.

Мой товарищ, мой дружище, мой чудной спутник, о мой милый, маленький братишка, ты ведь не рассердился зато, что я, как все люди, думала о тебе по-дурацки, с пренебрежением. Не хочу тебя больше ругать. Хочу делать тебе только приятное, почитать и любить.

Неужели я буду тебя стесняться? Я мечтаю схорониться в тебе. Ты мое новое, мое истинное «я».

Полуодетая, стоя у трельяжа, она вдруг почувствовала себя околдованной. Какое-то странное ощущение, в котором уже не было ничего земного, снова пронзило ее, а потом заставило воспарить.

Ах, гляди-ка! В меня вселяется сатана, вельзевул, дьявол, нечистый. Добро пожаловать. Подчинюсь ли я тебе? Да, я охотно пойду к тебе в кабалу; я твоя — от макушки до пят.

Распоряжайся мной. Я твоя вещь, твой верный пес.

Вот что я с собой делаю.

Вот что мне предназначено.

Вот что падет на твою голову, Элис: ножи и топоры, щиты и обломки скал, но это и есть блаженство. Я дарю тебе его. Дарю тебе его в этот день помолвки.

Словно по волшебству, глаза у Элис открылись, и она поняла — такова ее судьба.

Она села на постели, закрыла лицо руками, дожидаясь, пока буря уляжется.

Решение пульсировало у нее в крови.

«Коль граф желает танцевать, словечко надобно сказать; а я уж подыграю».

Что она будет делать дальше? Закончит свой туалет?

До этого дело не дошло. Элис послушно легла в еще теплую постель и взяла баночку с кремом, которая стояла на столике рядом с кроватью; она стала медленно втирать крем в кожу, словно негр или индеец, накладывающий на лицо маску, перед тем как приблизиться к дьяволу, словно дикарь, защищающий себя от опасности амулетом или раскрашивающий свое тело, чтобы поступить к кому-нибудь в услужение. Точно так же, впрочем, бальзамируют покойников.

Но вот Элис опустила руки, отодвинула баночку с кремом, закрыла глаза. И в ту же секунду погрузилась в глубокий сон.

Современная адская кухня