Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу

И вот рассказывание историй неожиданно оборачивается битвой, борьбой не за жизнь, а на смерть, своеобразной войной; выходит наружу несчастье дома Эллисонов, до поры до времени скрывавшееся под внешним лоском семейного благополучия. Каждая история, как оказывается, была скрытой атакой и скрытым нападением, перед безмолвно внимающим Эдвардом раскрывается мир лжи, и вот он уже присутствует на этих вечерах, словно судия перед враждующими сторонами. Ступор, овладевший им, начинает проходить. Он понимает: не какой-то конкретный негодяй — все человечество виновато в том, что он остался без нош. Мир намертво застрял в когтях зла. «В чем причина войн? Бездна трусости и лживости». Эдвард решает во что бы то ни стало узнать правду, о которой он начинает догадываться. Все встает с ног на голову, теперь уже он, Эдвард, оказывается здоровым среди тяжелобольных; он верит, что должен отомстить своему предку за любимую мать. Во время импровизированного театрального представления он выставляет на всеобщее обозрение свою ненависть к отцу, засевшую в нем еще с детства. Затем он узнает правду: он не сын Гордона, он плод супружеской измены, которую Элис вынуждена скрывать все долгие годы своего замужества. Но ее признание действует не так, как она ожидала; выражение одержимости снова появляется на лице Эдварда, теперь он понимает: мать не любит его, мать двигала им, словно шахматной фигурой, он был для нее орудием, с помощью которого она мстила человеку, растоптавшему ее счастье. Идиллия — семейные вечера, во время которых рассказывались истории, — заканчивается катастрофой для дома Эллисонов. Его обитатели разбегаются кто куда, проклятый род обречен на погибель, зато закончилась долгая ночь лжи.

Сюжеты всех рассказывавшихся до того историй перетекают теперь в реальность. Элис, мать, воплощает в жизнь вторую половину жития святой Феодоры: падение в бездны порока. Она ложится в Институт красоты и позволяет превратить себя в соблазнительную распутницу, чтобы спать «с каждым встречным и поперечным», таким образом она жаждет наказать себя за неудавшуюся жизнь. Она меняет имя и вступает на путь отчаянного самоуничтожения, продолжая идти по этому пути до тех пор, пока не начинает ощущать себя мертвой. Ставшая забавой для мужчин, она убеждает себя в том, что правда человека в том, что он — животное, грязная лужа. Поэтому «дозволено все. Дозволено затевать войны. Почему бы и нет? Человек — фантом, игрушка». Но эксперимент по полной аннигиляции, который ставит над Элис один сластолюбец, не удается. Что-то мешает ей, уже и так опустившейся, унизить себя до уровня животного; ее собственное отвращение к тому, что она совершает, становится для нее поворотной точкой.

Ее муж тоже теряет почву под ногами; писатель, помешанный только на себе самом, понимает, что фантазия разрушила его жизнь, ничто в мире не происходит случайно, судьба держит все нити в своих руках. «Но существуют нерасторжимые узы. Встречи не случайны. Людские встречи не случайны. Уже самый факт встречи с другим человеком отчасти заложен в тебе». Он начинает разыскивать Элис и находит ее в парижском шапито, и в первый раз супруги стоят друг напротив друга — как люди — выгоревшие дотла, но освободившиеся от груза поисков самих себя; они обретают себя в своей любви. Они протягивают друг другу руки и со слезами на глазах раскаиваются в содеянном в прежней жизни.

Элис молится вместе со своим мужем, он умирает на ее груди, но прежде она рассказывает ему, чем на самом деле закончилась та история о трубадуре, которой он, Гордон Эллисон, однажды начал вечера лжи. В прощальном письме своему сыну Элис повествует о том, как завершилась жизнь святой Феодоры, об ее отшельничестве в пустыне, и умирает в радостном просветлении. Сын привозит тело Элис в Англию; становление Эдварда только начинается.

Все это — отражение послевоенного мира, преломившееся в судьбе одной семьи. Частная жизнь бюргеров преображается в ошеломляющую античную трагедию с такой внутренней силой, что на ум приходят лишь величайшие примеры христианской литературы: роман Иеремии Готхельфа «Деньги и дух» или толстовское «Воскресенье». Но перед этими двумя писателями у Дёблина есть весомые преимущества — как профессиональный психиатр он на практике смог заглянуть в тьму бессознательного (идея рассказывания историй в терапевтических целях также пришла в роман из врачебного кабинета), и еще — он прошел все круги ада нашей эпохи, которая не понаслышке знает о беспощадной наготе порока. Вопрос о том, насколько люди виноваты в нынешнем состоянии мира, вопрос о сути зла и его преодолении, ставится Дёблином не только на примере судьбы его героев; он постоянно возникает и в историях, которые эти герои рассказывают, каждый раз — с новых сторон, каждый раз получая новое звучание. Набожный христианин Дёблин, который точно знает о существовании царства демонов, ставит эти вопросы и отвечает на них так, что при чтении последних глав слезы наворачиваются на глаза, и начинаешь понимать: никогда нельзя хвататься за свою личную правду.