Гамлет шестого акта

Глава 5. «Иосиф же был красив станом и красив лицом…»

На четвертый день пребывания гостей в поместье было решено отправиться на пикник. Мистер же Доран накануне вечером направился в свой приход — по делам. Возвратился он в опустевший Хеммондсхолл около полудня, узнав у лакея, что милорд с гостями ещё не вернулся, поднялся по ступеням и в изумлении остановился у входа. Из гостиной ползли, точно огненные змейки, странные звуки. Доран, вслушавшись, понял, что звучит скрипичная мелодия, четырехтактная, в которой звуки языков пламени танцевали в четырех стихиях, misterioso, spirituoso agitato, imperioso, con calore волнуя воздух, испаряя воду и выжигая землю, вовлекая слушавшего в дикий пламенный хоровод сильфид и эльфов, в пляску кобольдов и домовых, затягивая его в тёмные бездны адских гротов и провалы ущелий чистилища… Гамельнский крысолов заманивал в озеро крыс, злая ведьма путала следы у развилки дорог, чёрный колдун творил заклинания… Резкий аккорд оборвал мелодию, но мгновение спустя снова звуки потекли снова. Теперь высокий чистый звук grazioso имитировал хорал, но голос скрипки был одинок, горестен и надрывен. Мелодия religioso е quieto перешла в горестное lagrimoso — и затихла. Вопль души человеческой тщетно взывал к Небу… Мастерство рук, творящих это, поражало. Мелодия не смолкла, но плавно перетекла вдруг во что-то серое, обыденное и многократно обыгранное, кажется, в старинный контрданс, бесконечный и механический, словно звучащий из заведённой музыкальной шкатулки. Теперь казалось, что скрипач просто пробует скрипку, прислушиваясь к звучанию.

Доран вошёл в холл и, миновав его, заглянул в гостиную.

Около стола, опустив на пол саквояж и задумчиво извлекая из струн оставленной накануне на комоде мистером Стэнтоном скрипки эти поразительные звуки, стоял молодой человек. «Иосиф же был красив станом и красив лицом…» Лапидарная в своей простоте библейская фраза безотчетно всплыла в мозгу Дорана.

Бледная матовость лица молодого мужчины усиливалась чёрными волосами и столь же чёрными глазами, огромными и словно полусонными, чья величина усугублялась изящным абрисом тяжёлых век и плавным изгибом тёмных бровей. Мягко очерченные губы и тонкий благородный профиль притягивали взгляд. Доран понял, что это Кристиан Коркоран и согласился, что уж на этот счёт его не обманули: приезжий обладал необычайно утончённой, тревожащей душу и изумляющей красотой, причём красотой, не допускавшей разноречивых мнений и споров. Но Доран изумился ещё больше, заметив руки гостя Хеммондсхолла, державшие скрипку. Такие руки он видел лишь однажды, на храмовой росписи старой итальянской часовни в Беневенто, то были руки ангела предрассветной грёзы, ускользающей и невозвратной. Пальцы, бледные и гладкие, венчались ониксовыми ногтями, запястья, точно выточенные из слоновой кости, кисти казались излишне утончёнными для мужчины.

Между тем гость заметил мистера Дорана, опустил скрипку на стол и поздоровался.

— Я - Кристиан Коркоран, сэр. Меня едва ли ждут здесь раньше вторника, но я приехал раньше.

Священник кивнул.

— Милорд Хеммонд получил ваше письмо и с нетерпением ждёт вас, мистер Коркоран. Я местный священник, меня зовут Патрик Доран.

— Рад познакомиться с вами, сэр. — Коркоран улыбнулся. — Все остальные уже здесь, не так ли?

— Уже четыре дня. Все утром уехали на пикник, но к обеду вернутся. А вы, как я понимаю, музыкант, скрипач?

Этот вопрос, казалось, застал Коркорана врасплох. Он удивился, но неторопливо проговорил:

— Нет, что вы… Скрипач, овладевший скрипкой, обычно мнит себя Паганини, но бывает просто насильником. Скрипка не терпит власти над собой, и только истинному исполнителю отдается с любовью. Там же, где нет любви — нет и искусства. Мне она… просто подчиняется. — Он грустно окинул глазами смычок, и оживленно продолжил, — в Италии мне доводилось встречать довольно редкие и ценные инструменты. Этот, увы, к ним не принадлежит. Однако маэстро мог бы и из скверного инструмента извлечь звуки гармонии, но в моих руках даже творения великого Амати скрипели бы, как несмазанные телеги.

Доран внимательно вгляделся в это лицо, пытаясь понять, разыгрывает ли мастер показную скромность или подлинно склонен себя недооценивать? Но лицо мистера Коркорана было непроницаемо и спокойно.

— А чем вы занимаетесь, сэр?

— О… — Коркоран обаятельно и беспечно улыбнулся, — наукой, но совершенно безуспешно. Ученый из меня, боюсь, такой же, как скрипач.

Звучало это двусмысленно. Однако, Доран, несмотря на то, что мистер Коркоран весьма заинтересовал его, счёл дальнейшие расспросы навязчивыми и предложил проводить гостя в выделенные ему апартаменты. Тот любезно кивнул, не дожидаясь лакеев, подхватил свой саквояж и двинулся следом. Однако едва они успели подняться на несколько ступеней боковой лестницы, как двери холла распахнулись и появились вернувшиеся с пикника.