Гамлет шестого акта

— Да я убью вас!! — В глазах Дорана потемнело. Он вскочил. Кулаки его судорожно сжались. Ещё секунда — он ринулся бы на обидчика. Коркоран тоже снова поднялся. — Вы… о вас самом говорят, что вы отдались графу Чедвику, за что и получили состояние, предназначенное другим! А сейчас пытаетесь разыграть комедию, строя из себя ангела во плоти!!

Он замер — слова эти против воли вырвались у него, ибо он утратил контроль над собой.

Коркоран по-прежнему стоял перед ним. Доран ужаснулся. Лицо Кристиана в тусклом свете ночника стало прозрачным, почти светящимся. Несколько минут он ничего не говорил, просто стоял, закрыв глаза и не двигаясь, словно статуя Давида. Эти минуты показались Дорану вечностью. Постепенно лицо Коркорана оттаяло, он несколько мгновений беззвучно хватал ртом воздух, потом дыхание его успокоилось, глаза распахнулись. Он осторожно и тихо подошёл к постели, взял простыню, неспешно обмотал ею бедра, и, подняв с пола валяющуюся подушку, взбил её и сел, опершись на неё спиной, но поза его была напряженной и болезненной. Глаза его упёрлись в Дорана и горели теперь такой злобой, что священник содрогнулся. Это были глаза дьявола. Он, как заметил Доран, глубоко вздохнул, пытаясь скрыть обуревавшие его чувства. Голос его звучал придушенно и глухо. Коркоран даже пытался улыбнуться, но улыбка его просто перепугала священника.

— Патрик… — мистер Коркоран опустил глаза. — Вы… вы человек чести… Вы не солжете мне. Вы не выдумали это, вы просто… вы не могли такое придумать. Вам бы и в голову такое не пришло. Вы это услышали. В Лондоне вы не бываете. Я делаю вывод, что вы услышали об этом здесь. Кто вам это сказал?

Доран покачал головой. Он безумно жалел о вырвавшихся у него словах и не хотел подставлять под выяснение обстоятельств ни мистера Кемпбелла, ни мистера Моргана, тем более что разговор их был приватным, ему никто ничего не говорил, а признаваться в подслушивании не хотелось. Но не это было важным. Пугающая реакция мистера Коркорана на его слова, бледность мертвеца, проступившая на его лице, с трудом подавленное волнение — всё говорило о том, что обвинение правдиво. Доран поймал себя на горестной боли, острием ножа полоснувшей по душе. Значит, всё это время Коркоран лгал ему, кривлялся, играл комедию чести. Довёл до смерти себе подобного — только чтобы остаться чистым в глазах и мнении его сиятельства. Вот она — подлинная мерзость…

Тем временем Коркоран повторил вопрос.

— Кто вам это сказал и когда, Доран? Кемпбелл, Морган? До моего приезда? Сказали именно вам?

Сейчас он внушал мистеру Дорану такое отвращение, что тот был готов высказать все, но все же промолчал. Он поднялся и двинулся к выходу. Но Коркоран одним прыжком опередил его, повернул ключ в замке и вынул его, зажав в руке. Глаза его смягчились, но взгляд был больным и измученным. Он двинулся прямо на священника, принуждая его вернуться на место. Голос его теперь молил.

— Вы не уйдёте. — Коркоран медленно опустился на колени перед креслом, — Доран, я прошу вас… Вы не понимаете… Кем бы вы не считали меня, и что бы ни думали… Что Кемпбелл и Морган сказали? Передайте мне их слова дословно, и я отпущу вас.

Теперь Доран сам не находил оснований для жалости. Этот человек был последним негодяем. Говорят же, что поношение никогда не ополчается против непогрешимости. Клевета преувеличивает, но не возникает на пустом месте…

— Хорошо. Чарльз Кемпбелл на вопрос вашего брата, за что вам оставлено наследство, ответил, что в обществе уронили известный намек, что наследство Чедвика было платой за определенные услуги, оказанные ему вами, и что они сродни тем, что добился Никомед Вифинский от Цезаря. О том же самом говорили и они с Морганом. Мне никто ничего не говорил — я просто услышал это, находясь неподалёку. Этого вам достаточно?

Коркоран поднялся с колен.

— Проклятие… — прошипел он с такой злобой, что Доран против воли ощутил мороз, прошедший по спине. Коркоран разжал ладонь, уронив ключ на колени Дорана. — Оставьте меня одного, Патрик. — Теперь в его голосе снова проступили уверенность и сила.

Доран пошёл к выходу, открыл дверь и вышел, оставил ключ в замке. Он прошёл по ковру через гостиную, распахнул дверь в коридор, но неожиданно с силой захлопнул её, оставшись в комнате. Он хотел вернуться — и подлинно ударить этого человека, разбить красивое лживое лицо, маску истины, которая сейчас казалась особенно гнусной оттого, что прикрывала такую мерзость, была личиной самого страшного обмана, невиданного и подлинно дьявольского, непрощаемого. Неожиданно в спальне раздался треск, потом зазвенела посуда, потом снова послышался удар. Доран ринулся к двери, распахнул её и отпрянул. Посреди комнаты обнажённый Коркоран яростными ударами стула, зажатого в руке, крушил все вокруг. Он, видимо, задел поднос с остатками ужина, на полу у его ног растеклись лужа вина и шоколада, на лице было выражение злобы запредельной, бешенства нечеловеческого.

Увидя Дорана, он остановился. Дышал так, словно пробежал милю.

— Что вам нужно? Оставьте меня.