Гамлет шестого акта

«Поспеши ко мне, смерть, поспеши
И в дубовом гробу успокой,
Свет в глазах потуши, потуши, —
Я обманут красавицей злой.
Положите на гроб не цветы,
А камни.
Только ты, о смерть,
только ты
мила мне…»

Мистер Доран развёл руками. Искушение, право слово! Он после того раза, как шкатулку неловко сдвинул мистер Нортон, разобрал её едва ли не по винтику — и ничего. И вот — снова. Коркоран, слышавший эти звуки впервые, мрачно спросил, что тут удивительного? Это песенка шута Фесте из «Двенадцатой ночи». Милорд Хеммонд объяснил ему все обстоятельства, но большого недоумения в Кристиане не вызвал. Механизм неисправен, только и всего. А что она пела в прошлый раз? То же самое, осведомил его дядя, но со второго куплета. Ну, понятно, должно быть, заело пружину.

Сразу после завтрака Доран протянул Коркорану записку мистера Нортона, но тот окинул его непонимающим взором. Отец Патрик передал ему слова его сиятельства. Коркоран пожал плечами и предложил сжечь её.

— Или вы предлагаете мне гербаризировать её?

Доран молча бросил записку в камин. Он опять ничего не понимал, несмотря на ночь объяснений.

До конца этого дня мистер Коркоран не то чтобы избегал мистера Дорана, просто уединился в своем подвале. Доран чувствовал себя странно потерянным, и под вечер, сам не понимая зачем, всё же зашёл в его «келью». Коркоран сушил хвощ и перегонял что-то весьма благовонное. Заметив священника, прервался и, запрокинув голову, свысока посмотрел на него. Он был, кажется, подлинно обозлен и обижен, выглядел по-прежнему больным.

— Если вы пришли сюда с новыми подозрениями, не являюсь ли я царицей Вифинской, можете сразу и уйти. Никаких объяснений вы от меня не получите, — раздражённо бросил он, швыряя в ведро, стоящее у входа, ни в чём не повинный побег молодого хвоща.

— У вас больное лицо, Кристиан…

— Отчасти благодаря вам, Патрик, благодаря вам… — Коркоран вздохнул, опустив глаза с тяжёлыми веками, — воистину, «поношение сокрушило сердце моё…», — он тяжело вздохнул, — но это не упрёк. — Он усмехнулся, — ладно. Я не сержусь и готов считать ваши ночные обвинения зараженностью либерализмом эпохи, отрыжкой лейбористских бредней, случайным заблуждением мятущегося духа, а не упорством в ереси. Принимаю ваши непринесённые мне извинения. Понять… значит простить, говорили вы? Да, это я понять ещё способен… Мы оба погорячились. Забудем обо всём.

Доран против воли улыбнулся. Он не хотел терять этого человека, понял он. Он хотел до конца разобраться в безднах этого духа. Сейчас его порадовало, что Коркоран так отходчив и незлобив, но отсутствие объяснений с его стороны тяготило.

Но кое-что тяготило и Коркорана.

— Значит, всё это время, ещё до нашей встречи — вы подозревали меня… — Глаза его были тёмны и страшны.

— Нет. — Отцу Дорану казалось, что он правдив, по крайней мере, ему не хотелось усугублять боль Коркорана. — Скорее, эти слова вспоминались по временам, тревожили. Мистер Кемпбелл не тот человек, любому слову которого веришь безоговорочно.

— И на том спасибо.

С того дня кое-что изменилось. Мистер Стэнтон, мистер Морган и мистер Кемпбелл стали неизменно уединяться во время обеда в малой гостиной и не принимали участия в общих трапезах. Доран не мог не заметить, что гости мистера Стэнтона теперь всячески стремились избегать прямых столкновений и встреч с Коркораном, если же они случайно происходили, — делали все, чтобы быть как можно незаметнее и не провоцировать мистера Коркорана на агрессию. А последнее было необходимо, ибо отношение мистера Коркорана к гостям брата изменилось разительно. Если раньше он едва замечал их, то теперь, стоило им где-нибудь столкнуться — глаза его вспыхивали сатанинской ненавистью.

В остальном же мистер Коркоран проводил дни размеренно и приятно. Утренние часы посвящал работе в своей «келье», как он окрестил подвальчик, днём гулял по окрестностям с Дораном, рыбачил с ним, вечерами музицировал для дяди, пел с мисс Бэрил, и развлекал девиц карточными фокусами.

Доран видел, что происходящее нервирует мистера Клемента Стэнтона, замечал и ещё одно обстоятельство, позволяющее назвать обстановку нервозной в целом. Это была уже почти одержимая влюблённость мисс Хеммонд в мистера Коркорана и явно читаемая страсть мисс Морган — к тому же самому джентльмену. Ну, а так как эти особы постоянно сталкивались в проявлении внимания к мистеру Коркорану, то это не могло не вызвать между ними сначала — с трудом скрываемой антипатии, а затем и откровенной неприязни. Положение усугублялось полным безразличием указанного джентльмена к попыткам обеих юных леди привлечь его внимание.