Гамлеты в портянках

— Саша, ведь не хлебом единым, — ответила Наденька с осуждением, увидев, как принесённые ей продукты без пережёвываний понеслись в курсантские желудки по горловым желобам со скоростью бобслеистов.

— Правильно, — с набитым ртом, выдал Павлушкин. — Конечно, не хлебом единым. Сальца бы ещё с прослойками. От круглой картошечки, замаскированной сверху зелёным лучком, тоже не откажусь.

— Я совсем другое подразумевала, мальчики.

— Котлеты, наверно, — сказал Павлушкин. — Не стоит беспокойства. Сальца бы только для смазки пищевода, а то хлеб застревает.

— Саша, пожалуйста, объясни Илье, что я имею в виду, — произнесла Наденька. — Так же нельзя.

— Никак нельзя, — согласился Герц. — Павлуха прав, что без сала прямо беда.

— Какие же вы все тут, — не выдержала Наденька.

— Неприхотливые, — продолжил Герц и… провалился в сон.

Павлушкин тоже уснул не сразу.

— Ничего вроде денёк, средней паршивости сутки, — подводил итоги Илья. — Только зря Семёнову сегодня пачку сигарет подогнал. И откуда жалость взялась? Ведь трезвый вроде был. Как стекло. Да потому что он совсем уже оборзел, в толчок ночью сходить боится! И ведь страх-то у него какой-то неоформленный, неконкретный какой-то.

— Чего боишься? — спрашиваю. — Темноты? Чертей? Полевого командира Басаева?

— Не знаю, — отвечает. — Боюсь и всё.

А я знаю?! И всё равно иду, провожаю его до сортира, как будто мне больше всех надо его журчание слушать. Боишься ссать — не пей. Разбудит в следующий раз — так и скажу:

— Рисуй свой ужас на бумаге, чтоб я его в лицо знал. Если накалякаешь сержанта Литвинова, то ко мне можешь больше не обращаться. При таком раскладе в штаны опорожняйся. Литвина сам боюсь. А если на листе получится какая-нибудь клаустрофобия, то мы её вместе из наших брандспойтов зальём. Перед отбоем побольше воды выдуем и зальём. На клаустрофобию всего-то литр мочи надо. Герца, если чё, подключим. Он мастер по таким заумным словам. Во заливает иногда!

А сигареты Семёнову подогнал, потому что он совсем уже офигел, вешаться собрался. Везде, говорит, засада. Жить, говорит, не хочу. Спокойно так сказал, как будто не на тот свет, а в магазин за хлебом собрался. Злость аж взяла. Типа, остальным тут сахар. Тоже мне перец выискался. Все терпят, и ты терпи. Подумаешь, сержант сигареты требует. До чего достало всё! Надо же: цена жизни — пачка сигарет. Не бойся, Семёнов. Я не я буду, если ценник на тебя не подниму. Завтра сержик скажет тебе достать две пачки — достану, три — достану, пять — со скрипом, но достану, блок — вот тут намыливай верёвку Семёнов. Блок сигарет — ничто для гражданки, а для армейки — миллион. Блок — реальная цена за человеческую голову, можно смело вешаться. Может, как до блока дорастём, и «духанка» кончится. А после «духанки» вздёргиваться уже необязательно. После «духанки» суицид в основном по глупости или из-за баб. А бабы не подведут, Семёнов их и не нюхал. Глупость — другое дело. Тут надо будет за ним присмотреть… Отбой.

Глава 4

Сорок пять секунд — батарея, подъём! — закричал дежурный, сержант Ахминеев, и включил свет в казарме.

Сорок два тёмно-синих одеяла одновременно взвились в воздух, на миг застыли в вертикальном положении и, обрушившись на козырьки коек, переломились надвое. Прошла ещё секунда, и в казарме раздался скрип потревоженных кроватных пружин. А ещё через секунду началось действо, которое бурят Ахминеев называл сменой времён года в период горения спички. Ахминеев был юмористом от Бога, однако, он бы искренне удивился, если бы кто-нибудь ему об этом сказал. Бывало, сморозит с ходу, не задумываясь, что-нибудь смешное, а потом вскинет брови в недоумении, не понимая, кто это сейчас выдал.

Курсанты, одетые в белое нательное бельё (по-ахминеевски — в зиму), в мгновение ока добежали до своих табуретов, на которых лежала форма защитного цвета, и занялись собственным вертикальным озеленением. При дежурном Ахминееве весна никогда не торопилась вступать в свои права, потому что где-то в середине апреля, — когда штанам уже положено быть на бойце, а кителю ещё на табуретке, — сержант имел привычку давать команду «отбой». Помня об этом, «духи» действовали грамотно. Они создавали бешеную суету в проходах между койками и отделениями, однако, дальше правой штанины дело у большинства не продвигалось.

— В марте толкёмся, да?! — крикнул дежурный. — Дневальные, тащи табуреты! Сейчас вы у меня попляшете! Сорок секунд — батарея отбой!

Пока ещё мирная зима…

— Тридцать пять секунд — батарея, подъём! Огонь!

Артподготовка. Первая военная весна…

— Тридцать секунд — батарея, отбой! Огонь!

Артобстрел. Первая военная зима…

— Двадцать пять секунд — батарея, подъём! Огонь!

Артподготовка. Вторая военная весна…

— Двадцать секунд — батарея, отбой! Огонь!

Артобстрел. Вторая военная зима…

— Сорок пять секунд — батарея, подъём! Огонь!