Гамсун. Мечтатель и завоеватель

Первым позвонил в Нёрхольм (тогда туда еще не доставлялись газеты) редактор местной газеты, выходившей в Гримстаде. Он поздравил Марию и спросил о реакции самого лауреата на известие о присуждении ему премии.

Разве им не сообщили непосредственно из Швеции?

— Нет.

Оба — и редактор, и жена Гамсуна — были согласны в том, что Гамсуна официально известят позднее.

Как и во всякий другой день, Гамсун сидел за завтраком в полном одиночестве за красиво накрытым столом в столовой.

Мария множество раз играла ту самую роль, которая фигурирует в пьесах Ибсена и других драматургов, — когда старая или молодая горничная входит в комнату на сцене иногда справа, а иногда слева, объявляет о каком-то событии и тут же покидает сценическую площадку.

В этот раз Мария забыла все то, чему ее обучали Ибсен и другие драматурги. Ведь она была так счастлива.

— Эта премия ничего не меняет в нашей жизни, — произнес Гамсун, не прекращая жевать.

Мария не сдавалась:

— Но ведь это почетно, Кнут!

И тут лицо его потемнело, и он рявкнул:

— Так ты что, считаешь, что мне и без этого не оказывают достаточно чести?! [281]

На столе в Нёрхольме росла пачка телеграмм и писем. То же самое можно сказать и о пачках банкнот. Кёниг тут же начал заниматься подготовкой нового издания собрания сочинений в 12 томах, гонорар за которое составил 140 000 крон. Эта сумма соответствовала годовому жалованью двенадцати высокооплачиваемых сотрудников государственных административных органов. Приблизительно такую же сумму Гамсун должен был получить в Стокгольме 10 декабря. Таким образом, еще до наступления нового года он мог избавиться от всех долгов. При этом в некоторых панегирических статьях замечали, что читатели всего цивилизованного мира навсегда останутся в долгу у писателя.

На этот раз мнение Шведской академии было вполне единодушным. Правда, в таких странах, как Франция и Англия, кое-кто высокомерно кривил губы и вопрошал: «А кто такой, собственно говоря, этот Кнут Гамсун?» Но в Германии и скандинавских странах шум аплодисментов был поистине оглушительным.

В Стокгольм в новом платье

У Гамсуна все больше и больше нарастал внутренний протест против поездки в Стокгольм.

Разве это не он называл возвеличивание всякого творчества и самого писателя откровенным обманом? И что же, теперь самому выступить живым подтверждением собственного тезиса о том, как отвратительна старость, насколько немощные, находящиеся на краю могилы старики не заслуживают почестей? Продемонстрировать собственным примером, какими жалкими и смехотворными выглядят польстившиеся на высокие почести старцы, даже самые сильные и здоровые из них?

Ведь не кто иной, как он, в своей лекции «О преувеличении роли писателя и художественного творчества» утверждал: «…книги, написанные стариками — это книги, которые накорябаны трясущимися руками, сочиненные в состоянии прострации» [282].

И что же такое, Господи помилуй, он скажет там всем? Он, который доказывал, что творческие натуры — это мятежные души, шарманщики, беспаспортные бродяги, а отнюдь не те, кто имеет постоянное местожительство, платит налоги или пытается своим талантом заработать.

Это что же, он наденет на себя фрак и будет раскланиваться направо и налево?! Он, который говорил, что подобное восхищение стариками являет собой приторное помпезное зрелище, которое губит здоровый скептицизм молодежи!..

Годы давно забрали его молодость. Но подождите… Годы также принесли ему новую молодость. А что, если ему привезти с собой в Стокгольм свою восемнадцатилетнюю дочь?

Виктория поблагодарила, но отказалась.

Церемония происходит в зале Музыкальной академии. Принц Карл, который вручает медали, восседает перед трибуной рядом с принцессами Ингеборг и Мартой.

Нобелевские лауреаты рассажены непосредственно на подиуме за трибуной. Мария, как и жены других лауреатов, сидит в первом ряду, специально поставленном для них. Когда один из членов академии, Харальд Йерне, занимает свое место за трибуной, Мария так волнуется, что академик чувствует, что его сопровождает какой-то особенно обеспокоенный, нервный взгляд одной из дам со страдальческим выражением лица.

Но все заканчивается благополучно. Гамсун спускается с подиума, получает медаль и чек, раскланивается и под аплодисменты возвращается на свое место. Теперь Мария начинает переживать по поводу предстоящего банкета и благодарственной речи, которую должен произнести Гамсун.

Когда она узнала, кто будет его дамой за торжественным столом, ее волнение усилилось.

Марии было прекрасно известно его скептическое отношение к незамужней и бездетной Сельме Лагерлёф. Неизвестно, как все обернется, особенно теперь, когда он будет волноваться перед произнесением благодарственной речи, да еще после алкогольных напитков. Она очень опасалась, как бы искра от какого-то слова, неосторожно брошенного нобелевскому лауреату, не вызвала с его стороны взрывную реакцию. Но, к счастью, между ними все обошлось без малейших трений. Кажется, ему было совершенно неведомо, что его соседка по столу голосовала против него.