Гамсун. Мечтатель и завоеватель

Встреча с братом, который жил в Америке уже пятнадцать лет, лишила Кнута многих иллюзий. Портновские дела у брата явно шли неважно. Он ездил по округе, держа феле ^{6}в одной руке, а в другой — смычок, из внутреннего кармана у него постоянно выглядывала бутылка спиртного. Шил он все более и более неряшливо. Жена и дети должны были сами заботиться о себе. Позднее это станет темой, к которой Гамсун постоянно возвращается в своих романах: как меняется образ жизни тех сельских жителей, кто эмигрировал или перебрался в большой город. Тех, кто пытался забыть о своем крестьянском происхождении и войти в иную, городскую среду, но не найдя там себя и уже не имея ни сил, ни желания, ни возможностей вернуться обратно, оставался вечно несчастным.

Гамсун стал работать на ферме, но постоянно тосковал по дому. Он жаловался, что здешние англосаксонские женщины не обращают на него никакого внимания. Положение улучшилось, когда он стал работать у выходца из Германии. Хозяйство было ухоженным, а супруга фермера проявила по отношению к Гамсуну ту заботу, в которой он так отчаянно нуждался [24].

Вскоре он осел в маленьком городке Эльрое. Здесь он через какое-то время сблизился с крупным местным дельцом, который владел банком и руководил почтовой службой. Гамсун стал продавцом в его магазине, начал носить до блеска начищенные ботинки. Какое-то время он воздыхал о двадцатитрехлетней дочери одного норвежского эмигранта. Но как только она стала проявлять к нему интерес, на него как будто что-то нашло, и он повел себя странно. Ему нравилось, когда женщины показывали ему свое расположение, но ни одной из них он не позволил бы захватить все его помыслы и речи, которые принадлежали только ему.

Гамсун стал читать лекции, и первая лекция, которую он прочел в одно из воскресений в ноябре 1882 года в помещении одной из школ Эльроя, была посвящена Бьёрнстьерне Бьёрнсону. Двадцатитрехлетний юноша выступил с одобрением творческой и политической деятельности Бьёрнсона, но посетовал на то, что назвал его несчастьем, — неверие. Неверие в рай, ад и Божественную милость [25].

Гамсун прочел несколько лекций в разных эмигрантских сообществах. Он все меньше и меньше критиковал свободомыслие, и в конце концов местный пастор стал отговаривать прихожан от посещения его лекций.

Это, конечно же, не способствовало успеху лекторской деятельности Гамсуна.

Средства к существованию он зарабатывал, служа в дневное время продавцом в магазине. Вечерами он старался сосредоточиться на своем творчестве, насколько это было возможно, в маленькой чердачной каморке, которую он делил с товарищем-американцем. Если слова не приходили, он начинал рисовать, если не было бумаги, он рисовал на стенах и потолке.

На одной из стен комнаты он прикрепил листок бумаги со своим профилем и следующим девизом: «Моя жизнь — это неустанный полет через многие земли. Моя религия — безудержное поклонение природе. Мой мир — эстетическая литература» [26].

Однажды поздно вечером товарищ Гамсуна вошел в комнату и увидел его спящим, рядом с кроватью на стуле стояла зажженная лампа. Здесь же лежали сигара, нож и записка:

«Закури сигару и вонзи нож в мое сердце. Сделай это быстро, решительно, как выражение дружеских чувств, если действительно питаешь их ко мне.

P. S. Эта записка послужит тебе оправданием в суде»

[27].

Сосед Гамсуна по комнате не раз недоумевал, на самом ли деле Кнут хотел смерти или просто шутил, ведь тот неоднократно обращался к нему с подобной просьбой, по-разному формулируя ее.

Кнут Гамсун, конечно же, не собирался покончить с собой. Он был движим неким религиозным бунтом, в котором вызов силам неба, а порой и ангелу смерти был непременным кощунственным элементом. Он уже давно отказался от жестокого карающего ветхозаветного Бога, перед которым его заставлял склониться дядя. А теперь пришел также черед сомнений в милосердии Бога Нового Завета, в милосердии Иисуса Христа, обращаться к которому в молитвах учила его мать. Своими религиозными сомнениями он делился с другим норвежцем, близким ему по взглядам Свеном Тверосом ^{7}, которому написал 29 февраля 1884 года: «Должен сказать тебе, что давно сомневаюсь в истинности всего ветхозаветного христианства» [28]. При этом Гамсун не сообщил ему, что два дня назад с благодарностью принял предложение приехавшего из Норвегии школьного учителя, писателя и друга Бьёрнсона, а ныне священника Кристофера Янсона ^{8}— стать его помощником и секретарем в унитаристской церкви, где последний служил.

Янсон увидел в судьбе молодого соотечественника, поселившегося у него на Николетт-авеню в Миннеаполисе, в доме № 2419, много общего со своей. В этом с ним была согласна и жена Кристофера, Друде.