Гамсун. Мечтатель и завоеватель

Он уже три года не был в Кристиании, но когда вышел из копенгагенского поезда на Восточном вокзале, оказалось, что на родине его ждет теплый прием. Издатель и владелец бакалейных магазинов Юхан Сёренсен предложил ему пожить у него на вилле, находившейся вблизи столицы. В тот же самый вечер там состоялся большой прием в честь приезда Гамсуна. Были приглашены члены стортинга, пришли и многие университетские профессора, а также представители левой прессы Ларе Холст из «Дагбладет» и Улав Томессен из «Верденс Ганг». После обеда присутствующие разделились на небольшие группки. Почетный гость и хозяин были поглощены разговором друг с другом, в то время как и гости вели свои разнообразные беседы. Через некоторое время многие заметили, что разговор этих двоих становится все более и более громким. Под влиянием многочисленных рюмок коньяка Гамсун стал обвинять Сёренсена в том, что тот прямо-таки обожествляет Бьёрнсона.

На третий день Пасхи наш духовный аристократ поведал свою печаль датскому издателю Филипсену: «Я чувствую себя полной развалиной. Здесь ужасная обстановка для моей нервной системы. Хозяин шаг за шагом просто убивает меня своими разговорами <…>. И кроме того, эта атмосфера, в которой живут все эти люди, она совершенно непригодна для меня. Вы даже не можете себе представить, насколько отсталыми являются здешние так называемые передовые люди» [67].

Редакторы журналов и газет Кристиании раскопали его ранее отвергнутые статьи и новеллы и теперь жаждали опубликовать их. «К моему изумлению, все тут вокруг меня только и говорят, что всегда верили в мою незаурядность <…>. О боже, как это отвратительно», — жаловался он в том же письме.

Гамсун испытывал острое, прямо-таки язычески сладострастное наслаждение от возможности отказаться от тех или иных публикаций, от приглашений в гости, так же как и от приглашения остаться жить в доме Сёренсена, рассчитывавшего стать его новым издателем.

Нет, теперь Гамсун устремился в Вальдрес, чтобы подлечить нервы и продолжить работать над рукописью, которая станет впоследствии книгой «Голод».

Первой норвежской газетой, поместившей рецензию на книгу об Америке, была «Дагбладет». В весьма благожелательной статье ее автор с большой похвалой отзывался о публицистическом даре Гамсуна, его умении склонять других на свою сторону. Над таким утверждением Гамсун слегка посмеялся, но ему стало уже совсем не до смеха, когда Эдвард Брандес, выступивший со статьей в датской газете «Политикен», обнаружил в его книге множество несообразностей. То же самое писали и другие рецензенты. Но все же одна из рецензий невероятно порадовала Гамсуна. В газете «Верденс Ганг» о нем написал Георг Брандес. Он охарактеризовал Гамсуна как сверхчувствительную, аристократическую натуру, для которой губительно пребывание в холодной атмосфере, и, вероятно, душа его стремится в некое маленькое теплое сообщество, члены которого — свободные от предрассудков высокообразованные люди, составляющие рафинированную элиту. Гамсуну было известно, что Брандес, говоря о неподходящем месте, отнюдь не имел в виду норвежскую столицу, как могут вообразить себе норвежские читатели, а намекал на литературные круги Копенгагена. В конце Брандес однозначно заключил: «Перед нами новый выдающийся норвежский прозаик, самостоятельно мыслящий литератор, который уже занял место в литературном мире и у которого есть перспектива» [68].

Гамсун решил остаться в Кристиании до весны 1890 года, когда он должен представить рукопись «Голода» своему датскому издателю. А для этого ему были нужны деньги.

И тогда он решил продемонстрировать, что находится в хорошей творческой форме, что он многообещающий автор, так, чтобы редакторы «Дагбладет» и «Верденс Ганг» — конкурирующих между собой изданий — оба были в нем заинтересованы.

Между делом он написал новеллу об отчаянном игроке, которую назвал «Азарт».

Потом ему придется в этом раскаяться.