Гамсун. Мечтатель и завоеватель

Он начал заниматься экономическими расчетами, связанными с наследством Виктории, и переписываться по этому поводу со своей первой женой. Когда дочь поблагодарила и отказалась получить заранее свою долю наследства, он вскипел от ярости. Опять она шла против отца.

Сколько ему еще оставалось? Вот что он поведал Кристиану Кёнигу: «Я лежу в постели пластом, весь в поту, как обычно, заработался. До чего отвратительно быть стариком»[339].

Корифей

Перед Рождеством 1927 года Гамсун распрощался с человеком, которого невероятно высоко ценил. Кристиан Кёниг уехал домой в Копенгаген. Кнут и Мария приехали в Осло на его чествование. Датчанина по предложению Гамсуна наградили норвежским орденом Святого Улафа и датским орденом Даннеброга^{76}. Присутствие нобелевского лауреата на прощальном банкете по случаю отъезда Кёнига воспринималось как присуждение еще одного ордена. То обстоятельство, что Гамсун заснул, уже сидя за столом и положив голову рядом с суповой тарелкой, после того как продемонстрировал присутствующим представителям младшего поколения, как следует пить виски, в отличие от дамского питья легких напитков перед едой, — рассматривалось как еще одно свидетельство доверия[340].

Харальд Григ стал теперь правой рукой Гамсуна. Он проявил себя как человек деятельный, инициативный в установлении контактов с зарубежными издателями.

Вскоре Гамсун стал постоянно обращаться к Харальду Григу в Осло, а не в Копенгаген к Якобу Хегелю, который в течение долгих лет занимался его правами за рубежом.

И вот теперь непростые переговоры со Швецией. Издания в России. Договор о переводе на украинский язык. Предложения зарубежных режиссеров об экранизации того или иного произведения. Переговоры по поводу разрешения автора на включение отрывка из романа «Новь» в один американский учебник, так как тамошнему редактору понравилось описание торговых отношений и ментальности торговцев в этом романе. Во Франции вышел в свет роман «Под осенней звездой» и планировалось издание «Бенони», «Розы» и «Пана». При продаже авторских прав Григ добивался больших авансов, заключил множество договоров на перевод, начал выслеживать «пиратские» издания, в том числе в Южной Америке. Поистине правая рука Гамсуна доставала повсюду.

Вскоре Гамсун был в таком восторге от своего издателя, что объявил ему, что впредь уже не потребует от него никаких подробных отчетов о своей деятельности. По прошествии двух месяцев 1928 года Гамсун королевским жестом уполномочил его вести все переговоры по собственному усмотрению, Григ фактически получил карт-бланш. Отныне он мог совершенно самостоятельно вести переговоры и заключать всевозможные договоры с зарубежными издательствами. «Я приложу все усилия, чтобы достойно выполнять свои обязанности», — заверил тот[341].

И это обещание Григ неукоснительно выполнял в течение долгого времени.

В 1928 году Гамсун готовил материалы для написания продолжения «Бродяг», но бывал в своей писательской хижине редко. Он никак не может закончить «Августа», признался он профессору, специалисту в области русского языка, поскольку, как и в предыдущей книге, намеревался вложить в уста Августа несколько русских выражений.

Расширение его земельных владений не терпело отлагательства, ведь дни его уже сочтены. Все должно быть устроено так, чтобы Арилд получил в наследство образцовое хозяйство. Ему хотелось, чтобы его потомки были ему благодарны. Его собственные потомки. При том что его литературное наследие будет принадлежать его народу, всему миру.

Этому он получал многочисленные свидетельства.

Гамсуну предложили написать приветствие в честь шестидесятилетия Максима Горького. Гамсун написал, что ни один из современных писателей не поразил его так силой своих описаний, как Горький. Он, очевидно, запамятовал, что на обложке одной из книг писателя выразил свое мнение следующим образом: она показалась ему скучной, а человеческие характеры — однообразными. В то время как русский писатель характеризовал книги Гамсуна «Плоды земли», «Женщины у колодца» и «Последняя глава» как «гениальные творения». «Гамсун — величайший европейский художник слова, равного которому нет ни в одной стране»[342].

Потомки Марка Твена решили издать посвященный ему сборник, в котором известные люди со всего света отдали бы долг его памяти. Гамсун объяснил свое восхищение: «При упоминании имени Марка Твена мой рот растягивается в улыбке. Сразу же вспоминается его потрясающее чувство юмора. Но он был не просто юморист. За его юмором стоит многое, он был учитель, воспитатель. В остроумной форме он умел внушить людям очень глубокие и значимые истины»[343].

Комитет, образованный в связи с празднованием столетнего юбилея Льва Толстого, обратился к Гамсуну. Тот ответил телеграммой: «Я глубоко чту память Толстого»[344].

На книжных полках Гамсуна стояло восемь книг, написанных им, о которых он при каждом удобном случае говорил, вероятно, все же кривя душой, что никогда не перечитывает их. К своему семидесятилетию осенью 1929 года он закончил еще две книги.