Гамсун. Мечтатель и завоеватель

Когда немецкие войска входили в Австрию, ни Гамсуна, ни его сына Туре в Германии уже не было. Они в это время находились в Дубровнике, в Югославии, после того как уже побывали в Бари в Италии. Они отказались от первоначального плана добраться до Средиземного моря через Италию. Вместо этого они остановились в отеле хорватского городка, который, подобно Ницце, был одним из любимых мест отдыха скандинавов.

Слушая радио и читая газеты, отец и сын следили за происходящим в Германии и Австрии, за вторжением Гитлера в Вену. Гамсун был очень доволен. И тут вдруг в одной словенской немецкоязычной газете Туре прочитал о самоубийстве Эгона Фриделля. Он рассказал об этом отцу, и тот воскликнул: «Но ведь ему следовало бы обратиться ко мне»[407].

Вскоре Гамсун стал получать письма, где его просили, от него настоятельно требовали, чтобы он выразил протест против действий Германии. Но он не собирался этого делать — и тогда стали приходить письма, полные негодования и проклятий. В течение весны и лета он стал читать многотомный труд Эгона Фриделля по мере выхода его томов. Ему присылали их прямо из издательства «Аскехауг». Вскоре он решил поделиться своими мыслями о судьбе Фриделля с переводчиком его книг: «И все же я не могу отделаться от мысли, что в самоубийстве Фриделля присутствует и некий личный мотив. Это должно быть расследовано»[408]. В данном случае его всегдашнее стремление к самооправданию оказалось связано с желанием заступиться за гитлеровскую Германию.

В этой ситуации Туре удалось попросить за Макса Тау. И тот получил разрешение выехать в Норвегию.

«Я уже никогда больше ничего не напишу»

Весной 1938 года, находясь в Дубровнике, Гамсун был не в состоянии писать, складывалось впечатление, что после создания романа «Круг замкнулся» карты его творческого пасьянса окончательно смешались. В ворохе заметок невозможно было найти неиспользованные материалы, которые подходили бы друг к другу, состыковывались бы между собой. В конце апреля — начале мая он оставался в Дубровнике один. Туре решил отправиться в Норвегию после короткой остановки в Берлине.

А там в это время на смертном одре лежал знаменитый немец Карл фон Осецкий. Убежденный пацифист не испытывал никакого гнева по отношению к норвежскому писателю, который так жестоко выступил против него в печати. На Пасху молодая супружеская пара из Норвегии навестила его в одном из бедных кварталов города. Они были первыми посетителями за долгое время. Норвежцы были поражены тем, с каким интересом следил он за политическими событиями в Германии и Европе. Он был убежден, что Германия вооружается с целью развязывания войны. Когда норвежцы посетовали на пронацистские взгляды Гамсуна и его нападки на Осецкого, тот их остановил: «Я совсем не знаю Гамсуна как человека. Я знаю его лишь как замечательного писателя»[409].

Осецкий с восхищением писал о Гамсуне в своем журнале и прочел все его книги, за исключением «Круг замкнулся». Сейчас эта книга вышла на немецком языке. Пришедшие навестить его норвежцы должны были обещать, что при первой возможности пришлют ему экземпляр нового романа. А если встретят самого Гамсуна, то пусть передадут ему привет. Четвертого мая 1938 года одновременно с возвращением Туре в Берлин телеграфное бюро Германии сообщило о смерти Карла фон Осецкого. Да, очевидно, приход весны оказал неблагоприятное воздействие на состояние больного.

Как и многие жители севера, Гамсун разделял преувеличенное представление о том, какими теплыми могут быть весна и начало лета в южных краях. В середине мая измученный долгой зимой Гамсун снял с себя зимнее пальто, но оказалось, что рано. «Надо же, я так сильно промерз внутренне, кажется, теперь уже никогда не оттаю. Не работаю, даже не делаю попыток начать, не выхожу никуда из дома, просто полный нуль», — со вздохом жалуется он Туре. Гамсун сидит и бормочет себе под нос, вспоминая о том времени, когда мог, охваченный вдохновением, сидеть и писать не отрываясь. «Я помню, как когда-то в Париже я сидел и писал не отрываясь, подхваченный волнами вдохновения, писал на одном дыхании, не ел и не пил, к собственному изумлению, я мог работать по 16 часов без перерыва. Да, когда-то так было, но теперь у меня ничего не получается, хотя надеюсь, что, когда потеплеет, улучшится и состояние моих мозгов». В начале июня он не без гордости сообщает своим близким, что сочинил стихотворение и сделал кое-какие заметки для новой книги.

Одному своему знакомому он хвастался, что пару раз так напился, что его привозили из ресторана на такси[410].