Ган Исландец

— Э! На что мнѣ ваше золото! — возразила старуха: — Оно имѣетъ цѣну въ вашихъ глазахъ, для меня же не стоитъ и олова. Ну, оставайтесь за золото, оно можетъ защитить васъ отъ небесной грозы, но не спасетъ отъ людскаго презрѣнія. Оставайтесь; вы платите за гостепріимство дороже, чѣмъ платятъ за убійство. Подождите меня тутъ минутку и давайте ваше золото. Право, еще въ первый разъ вижу я здѣсь человѣка, у котораго руки полны золота и не запятнаны въ крови.

Съ этими словами, поставивъ свой ночникъ и затворивъ дверь, она исчезла подъ сводами черной лѣстницы, виднѣвшейся въ глубинѣ комнаты.

Между тѣмъ какъ старикъ дрожалъ отъ ужаса и, призывая на помощь святого Госпиція, отъ всей души тихо проклиналъ безразсудство своего молодаго спутника, тотъ, взявъ ночникъ, принялся разсматривать обширное круглое помѣщеніе, въ которомъ они очутились.

То, что увидалъ онъ, подойдя ближе къ стѣнѣ, заставило его содрогнуться, и старикъ, слѣдившій за нимъ взоромъ, вскричалъ:

— Боже мой! Вѣдь это висѣлица!

Большая висѣлица дѣйствительно прислонена была къ стѣнѣ и упиралась въ высокій сырой сводъ.

— Да, — согласился молодой человѣкъ: — а вотъ деревянныя и желѣзныя пилы, цѣпи, желѣзные ошейники, вотъ кобыла и висящіе надъ нею огромные клещи.

— Святители! — застоналъ старикъ: — куда это мы попали.

Молодой человѣкъ хладнокровно продолжалъ свой осмотръ.

— Вотъ свертокъ веревокъ, вотъ горны и котлы; эта часть стѣны увѣшана щипцами и ножами; вотъ кожаные кнуты съ стальными наконечниками, топоръ, дубина…

— Это адская кладовая! — перебилъ старикъ, перепуганный этимъ страшнымъ перечисленіемъ.

— А вотъ, — продолжалъ молодой человѣкъ: — мѣдные насосы, колеса съ бронзовыми зубцами, ящикъ съ большими гвоздями, домкратъ… Дѣйствительно, зловѣщая обстановка. Я раскаиваюсь, старикъ, что ты попалъ сюда изъ-за моей неосторожности.

— Теперь ужъ поздно раскаиваться.

Старикъ помертвѣлъ отъ страха.

— Не пугайся; что за бѣда, гдѣ ты, когда я съ тобою.

— Хороша защита! — пробормоталъ старикъ, въ которомъ сильнѣйшій страхъ превозмогъ боязнь и уваженіе къ его молодому спутнику: — Сабля въ тридцать дюймовъ противъ висѣлицы въ тридцать локтей.

Старуха возвратилась и, взявъ ночникъ, сдѣлала путникамъ знакъ слѣдовать за нею. Они съ трудомъ поднимались по узкой, полуразвалившейся лѣстницѣ, вдѣланной въ толщѣ башенной стѣны. У каждой бойницы, порывъ вѣтра и дождя угрожалъ потушить колеблющееся пламя ночника, который старуха прикрывала своими длинными прозрачными руками. Не разъ споткнувшись на камни, которые катились подъ ихъ ногами и въ тревожномъ воображеніи старика рисовались человѣческими костями, разбросанными по ступенямъ, достигли они перваго этажа зданія, круглой комнаты, похожей на нижнее помѣщеніе.

Посрединѣ комнаты топился очагъ, дымъ котораго, улетая въ отверстіе, продѣланное въ потолкѣ, не портилъ слишкомъ замѣтно воздуха. Пламя его, сливающееся съ пламенемъ желѣзнаго ночника, и было примѣчено путниками на дорогѣ. Кусокъ еще сыраго мяса жарился на вертелѣ предъ огнемъ очага.

— На этомъ гнусномъ очагѣ, проговорилъ старикъ, съ ужасомъ обращаясь къ своему спутнику: — на угольяхъ истиннаго креста сожжены были члены мученицы.

Столъ топорной работы находился невдалекѣ отъ очага. Старуха пригласила путниковъ сѣсть за него.

— Чужестранцы, — сказала она, ставя передъ ними ночникъ: — ужинъ скоро будетъ готовъ, а мой мужъ навѣрно торопится домой, чтобы не повстрѣчаться съ полуночнымъ духомъ, проходя мимо проклятой башни.

Орденеръ — читатель безъ сомнѣнія узналъ его и его проводника Бенигнуса Спіагудри — могъ на свободѣ разсмотрѣть странный костюмъ своего спутника, который, опасаясь быть узнаннымъ и арестованнымъ, изощрилъ на немъ все богатство своей фантазіи. Несчастный бѣглый смотритель Спладгеста перемѣнилъ свою одежду изъ оленьей кожи на полный черный костюмъ, оставленный нѣкогда въ Спладгестѣ знаменитымъ дронтгеймскимъ грамматикомъ, утопившемся съ горя, что не могъ добиться почему Jupiter имѣетъ въ родительномъ падежѣ Jоѵіs. Его орѣшниковыя башмаки смѣнились ботфортами почталіона, раздавленнаго лошадьми, въ которыхъ его тонкія ноги помѣщались такъ свободно, что онъ не могъ бы ступить шагу, если бы не набилъ ихъ сѣномъ. Огромный парикъ молодаго французскаго путешественника, убитаго грабителями у Дронтгеймскихъ воротъ, покрывалъ его плѣшивую голову и разстилался по его узкимъ и неравнымъ плечамъ. Одинъ изъ глазъ залѣпленъ былъ пластыремъ, а благодаря банкѣ румянъ, найденной имъ въ карманѣ старой дѣвы, умершей отъ любви, его блѣдныя впалыя щеки покрылись необычайнымъ румянцемъ, распространившимся отъ дождя до самаго подбородка.

Между тѣмъ какъ Орденеръ разсматривалъ своего проводника, Спіагудри, прежде чѣмъ сѣлъ за столъ, заботливо положилъ подъ себя пакетъ, который несъ на спинѣ, завернулся въ свой старый плащъ и все свое вниманіе сосредоточилъ на кускѣ жаркаго, приготовляемаго хозяйкой, и на которое онъ взглядывалъ по временамъ съ безпокойствомъ и ужасомъ, произнося отрывистыя безсвязныя фразы: