Ган Исландец

Вернемся теперь къ нашимъ путешественникамъ, которыхъ мы оставили взбирающимися не безъ труда при свѣтѣ луны на крутую кривизну Оельмскаго утеса. Этотъ утесъ, лишенный растительности отъ начала кривизны, извѣстенъ былъ среди норвежскихъ крестьянъ подъ именемъ Ястребиной Шеи, названіе, дѣйствительно отвѣчавшее очертаніямъ, которыя представляла издали эта огромная масса гранита.

По мѣрѣ того какъ Орденеръ и Спіагудри приближались къ обнаженной части утеса, лѣсъ смѣнялся кустарникомъ, трава — мхомъ, дубъ и береза — дикимъ шиповникомъ, дрокомъ и остролистомъ: оскудѣніе растительности, которое на высокихъ горахъ всегда указываетъ близость вершины, вслѣдствіе постепеннаго истонченія почвы, одѣвающей, такъ сказать, остовъ горы.

— Господинъ Орденеръ, — заговорилъ Спіагудри, подвижное воображеніе котораго то и дѣло увлекалось водоворотомъ различныхъ идей: — эта отлогость крайне утомительна и надо быть очень преданнымъ вамъ, чтобы слѣдовать по ней за вами… Постойте, кажется я вижу тамъ направо роскошный conѵоlѵulus, мнѣ хотѣлось бы разсмотрѣть его поближе. Какъ жаль, что теперь не день!.. Воля ваша, а это ужасная наглость оцѣнить подобнаго ученаго, какъ я, въ какихъ нибудь четыре несчастныхъ экю! Положимъ, что славный Федръ былъ рабомъ, что Экопъ, если вѣрить ученому Планудію, былъ проданъ на ярмаркѣ какъ животное или вещь. А кто не возгордился бы, имѣя что нибудь общее съ великимъ Эзопомъ?

— И съ знаменитымъ Ганомъ? — добавилъ, улыбаясь Орденеръ.

— Ради святого Госпиція, — взмолился Спіагудри: — не упоминайте этого имени. Клянусь вамъ, я легко обойдусь и безъ такого сближенія. Однако какія странности возможны на бѣломъ свѣтѣ, если цѣна за его голову достанется Бенигнусу Спіагудри, товарищу его по несчастію!.. Господинъ Орденеръ, вы гораздо благороднѣе Язона, который не отдалъ золотаго руна кормчему Арго; ваше же предпріятіе, цѣли котораго я все еще не могу хорошенько понять, не менѣе опасно, чѣмъ предпріятіе Язона.

— Но, такъ какъ ты знаешь Гана Исландца, — сказалъ Орденеръ: — сообщи мнѣ нѣкоторыя свѣдѣнія о немъ. Ты мнѣ уже упоминалъ, что это совсѣмъ не гигантъ, какимъ обыкновенно его рисуютъ.

Спіагудри прервалъ его:

— Постойте, сударь, не слышите ли вы шума шаговъ позади насъ?

— Да, — спокойно отвѣтилъ молодой человѣкъ: — только не пугайся. Это какой нибудь красный звѣрь, котораго спугнуло наше приближеніе, и который бѣжитъ, ломая кусты.

— Да, это возможно, мой юный Цезарь; уже съ давнихъ поръ не заглядывало въ эти лѣса ни одно человѣческое существо! Если судить по тяжелой поступи, звѣрь надо полагать огромный. Это или лось, или сѣверный олень, который заходитъ иногда въ эту сторону Норвегіи. Тутъ водятся также рыси. Между прочимъ, я видѣлъ одну чудовищной величины, когда ее привезли въ Копенгагенъ. Я долженъ описать вамъ этого свирѣпаго звѣря.

— Нѣтъ, любезный проводникъ, — перебилъ Орденеръ: — я предпочитаю, чтобы ты описалъ мнѣ другое чудовище, не менѣе свирѣпое, страшнаго Гана…

— Тише, милостивый государь! Какъ вы спокойно произносите подобное имя! Вы не знаете… Боже мой, слышите вы!

Съ этими словами Спіагудри приблизился къ Орденеру, который дѣйствительно услыхалъ крикъ, похожій на ревъ. Подобный же ревъ, какъ помнитъ читатель, страшно напугалъ трусливаго смотрителя Спладгеста въ тотъ бурный вечеръ, когда онъ бѣжалъ изъ Дронтгейма.

— Слышали вы? — пробормоталъ Спіагудри, задыхаясь отъ ужаса.

— Конечно, — отвѣтилъ Орденеръ: — и не понимаю, чего ты дрожишь. Это ревъ дикаго звѣря, быть можетъ просто крикъ одной изъ тѣхъ рысей, о которыхъ ты только что упоминалъ. Неужели ты разсчитывалъ пройти въ эту пору въ подобной мѣстности, не будучи извѣщенъ ничѣмъ о присутствіи хозяевъ, которыхъ мы потревожили? Повѣрь мнѣ, старина, они больше перепугались, чѣмъ ты.

Спіагудри нѣсколько успокоился, видя спокойствіе своего молодаго спутника.

— Ну; дай то Богъ, чтобы и на этотъ разъ вы были правы. Однако крикъ этого звѣря ужасно походитъ на голосъ… Извините меня, милостивый государь, но право не въ добрый часъ надумались вы взбираться къ замку Вермунда. Я боюсь, что бы надъ нами не стряслась какая бѣда на Ястребиной шеи.

— Не бойся ничего, пока ты со мною, — отвѣтилъ Орденеръ.

— О! Васъ то ничѣмъ не проймешь; но, милостивый государь, одинъ лишь блаженный Павелъ могъ безнаказанно брать змѣю въ руки. Вы не обратили вниманія, когда мы стали взбираться на эту проклятую тропинку, что по ней повидимому недавно кто то прошелъ, такъ что помятая трава не успѣла еще расправиться.

— Признаюсь, все это нисколько меня не интересуетъ, и мое душевное спокойствіе ничуть не зависитъ отъ того, помяты стебли травы, или нѣтъ. Но вотъ, мы сейчасъ выйдемъ изъ кустарника, не будемъ слышать ни шаговъ, ни криковъ звѣрей; я совѣтую тебѣ, мой храбрый проводникъ, не собраться съ мужествомъ, нѣтъ, а собраться съ силами, такъ какъ высѣченная въ скалѣ тропинка будетъ, пожалуй, потруднѣе пройденной.