Гангрена Союза

— Люди так устроены, — поучал дед, — что они служат своему начальству. Пустит баба в свой дом партизан, накормит, постелит соломы в сарае — а для власти это уже измена. Мы сегодня здесь, завтра там, а новое начальство всегда рядом. Поэтому при первой же оказии она побежит докладывать полицаям и хорошо, если такая возможность у нее появится, когда мы уже уйдем, а то, глядишь, поспешит и ночью, или сынка своего пошлет. Кто её осудит? Вот и отдыхали мы не все сразу, кто-то обязательно караулил. Я тогда разучился людям доверять. Человек служит силе, где сила, там ему и правда. Ради тебя он на риск не пойдет, он и ради себя еще подумает.

Коляну и его друзьям трудно было принять такую постыдную логику, они-то уже рисковали не раз, и готовы были играть с опасностью и дальше.

Некоторые сведения удалось выудить у своего отца Гере. Служба у отца была опасная и увлекательная, в войсковой разведке. Иногда несколько суток уходило, чтобы установить огневые позиции пулеметов, расположение вражеской батареи или командного пункта. И всё это время ты на холоде или, если дело происходило летом, в жаре и в пыли. Когда удавалось захватить офицера, его нужно было во что бы то ни стало дотащить до своих живым и поэтому никому не позволяли двинуть фрицу по роже. Гера, поневоле, чувствовал свою причастность к подвигам отца и ощущал себя самого тоже немного героем.

Кое-что сообщила мама Жадюги, тетя Катя. Прежде он жил с бабушкой, потому что отца у него никогда не было, а тётя Катя служила снайпершей, и он познакомился с матерью только после войны. Гера однажды организовал встречу с тетей Катей в закутке подвала. Алые и Красные еле туда поместились, однако, ничего интересного они не узнали. Только о том, как она сидела в засаде, шевелиться нельзя, покурить нельзя, голодная, глаза пересохли. И еще хорошо, если кого-нибудь подстрелишь, а то намучаешься и уйдешь ни с чем. Потом никак не могла отоспаться. Вокруг мужики, все, как один, противные. И опять одна со своей винтовкой. Даже меткая Алена посчитала, что это очень скучное занятие, и она бы подстрелила куда больше врагов в открытом бою.

А вот у Серёжиного соседа дяди Васи о войне остались не только страшные, но и приятные впечатления. Работа у него сейчас была скучная, он сторожил какой-то склад, всю смену один, не с кем словом перекинуться. Слегка выпив, а помногу он себе не позволял, дядя Вася любил, захватив гармошку, устроиться в тупичке двора, и, наигрывая что-то, погрузиться в воспоминания. Ни Красные, ни Алые старались не пропустить такой случай.

— Когда у тебя в руках винтовка, ты совсем другой человек, — вразумлял он. — Все тебя уважают, даже старшина. Никаких нарядов вне очереди — обозлишь солдата, а он, глядишь, во время атаки своего старшину и оприходует, кто будет докапываться? — Он оперся на гармошку, закурил папиросу и продолжил. — А на вражеской территории ты вообще царь и бог. Полиции нет, власть попряталась, ты хозяин — делай, что хочешь. Любая шваль на улице, мужик ли, баба ли — пыль перед тобой. Добра там имелось — не сосчитать. Фашисты, а вкусно жили. Да я, дурак, этим тогда не больно интересовался.

— Скажи, дядя Вася, а обычные немцы, старики да бабы, они считаются врагами? — поинтересовался Андрюха. — И пацаны тоже?

— А кто они, друзья, что ли, — хмыкнул дядя Вася. — Сами они себя нашими врагами назначили, не мы. Каждый старался прошмыгнуть мимо, тихо так, незаметно, будто его тут и нет совсем. Бывало, заглянешь в дом, воды напиться, а немочка жалостливо так улыбается, а сама от страха трясётся. Суёт тебе в руки шмат сала, хлеб, какие-то консервы и ждет, пока ты с полными руками уберешься, наконец.

Дядя Вася мечтательно вздохнул, растянул меха гармошки и она выдала задиристую мелодию «Интернационала».

— Жаль, что сейчас мир, — огорчился Гера. — Не повезло нам. Война — это такое волшебное приключение.

— Ну, не скажи, Герасим, — возразил дядя Вася.

— И совсем я не Герасим, а Геннадий. — Перебил его Гера.

— Ну, Геннадий, так Геннадий. — Согласился дядя Вася. — Война-то, Гена, не прогулка. У отца бы узнал, как он там руку потерял. Если тебе в бою подфартит и останешься жив, упаси бог пораниться. В санчасти перевяжут кое-как, наспех, и шагай, воюй дальше. А потом повязка прилипнет, и ты с ней, твердой и грязной замучаешься. Под бинтами обязательно вши заведутся, попробуй тогда их оттуда выковырять. С ума сойдешь от зуда. Сухой паёк уже в горло не лезет, и вы еще не пробовали спать на мерзлой земле, под ветром. Нет, сам ты там никто, — заключил он — а стоимость тебе — копейка.

— Не пойму, дядя Вася, — удивилась Алёна, — тебе на фронте оружия, что ли, не давали?

— Как это, на фронте и без оружия?

— Так ведь если у тебя в руках винтовка, все тебя уважают, даже старшина. Почему тогда был ты там никто, и стоил копейку?

— Вот оно что! Ты это правильно заметила, Алёнка. Там каждый стоит копейку, по сравнению с победой. Кроме, конечно, майора. У того охрана, вместо воды водку пьет и другие удовольствия имеет. Однако, снаряд, он летит, как попало, бывало, попадало и в майора.