Гангрена Союза

Катя замахнулась на еще более трудную проблему. Она собиралась наделить робота системой управления, которая бы сама выбирала свои поступки, как это делают животные, без всякой программы.

Многие пытались сконструировать «мозг» робота, как очень сложную схему, похожую на ту, что образуют нейроны мозга. Нашелся даже энтузиаст, который выделил комнату в своей квартире на Ленинском проспекте и собирал там электронное чудище, постепенно впаивая в него, что придется. Как-то Катя в группе студентов осматривала его детище, оно занимало уже более половины помещения. В самом дальнем, уже недоступном, углу можно было разглядеть огромные вакуумные лампы, потом пальчиковые, транзисторы, микромодули, аналоговые и дигитальные элементы, включенные позднее. Это гигантское сооружение, если было включено, мигало огоньками, гудело индуктивностями и трансформаторами, щелкало переключателями, а резисторы излучали тепло. Всё это происходило без всякой регулярности в пространстве и времени. Автор был уверен, что его монстр уже имеет сознание и пытался разгадать его мысли.

Но Катя не верила, что одной лишь сложности достаточно, для появления сознания. В сложных системах нарастает хаос и это создает иллюзию загадочной деятельности. Простые вещи ничего не стоит описать сложным путем, было бы желание. Катя пыталась сотворить простейший прибор, чувствующий угрозу своей поломки. Несколько таких приборов должны были, в идеале, вырабатывать стратегию избегания более сложных повреждений.

Поэтому всех трех, Тенгиза, Катю и Юлю, волновали особенности слияния простых желаний в замысловатые мотивы. Вместе с тем, мозг функционирует идеально, но не ясно, как; государство – так себе, и вполне понятно, почему. А что касается коллективного взаимодействия «живых» приборов, то пока это не более чем грезы. Для начала, нужно сконструировать блок, способный ощутить свое повреждение.

Так получалось, что лишь Катя работала над конкретной задачей. Остальные решали теоретические вопросы. Свои труды они в среде преподавателей не афишировали, те подумали бы, что они замахнулись на то, что под силу разве что господу богу. Соков проведал об их увлечении, счел, что это может многое дать в будущем и предложил выполнять для них математические расчеты. Он не слишком располагал к дружеским отношениям, но дело – прежде всего и его приняли в компанию.

К ним примыкал и Витя Коров, маленький неприметный паренек. Жил Витя на одну стипендию, не подрабатывал (не хватало времени) и друзья ненавязчиво его подкармливали. Он пытался своими руками спаять что-то необычное. Чаще всего он молчал. Но в его присутствии нельзя было лавировать, недоговаривать или как-то вилять. Его воспринимали, как некую абстрактную совесть. Впрочем, со стороны было заметно, что между Катей и Витей проскакивали искры особого понимания, но это не переходило в короткое замыкание.

Сокову, между тем, очень хотелось бы поженить Катю и Витю. Он, во всяком случае, это не скрывал и охотно продвигал эту идею. Поженить и уговорить Катю взять фамилию Вити, а Витю – фамилию Кати. Тогда он был бы Витя Боров, а она – Катя Корова. Когда это дошло до Вити, он честно посоветовал Сокову губу на Катю не раскатывать:

– Катя – девушка уникальная. Она не для меня. И не для вас.

Соков ко всем, по возможности, относился корректно и не мог понять, почему ему приходится жить в атмосфере недоброжелательства.

7. Гимн хаосу и смерти

Катя с Тенгизом освободились от занятий и направились к пустующей аудитории, где у них была назначена встреча с единомышленниками. По пути Тенгиз обсуждал с Катей удивительную непостижимость женской души.

– Почему, Катя, твои сестры полностью лишены самолюбия, – удивлялся Тенгиз. – Словно они сделаны из другого теста: ради мимолетного романа готовы на всё. Ни на минуту не забывают о сексуальной стороне жизни. Все силы тратят на поддержание внешнего вида, прихорашиваются без перерыва, мимо зеркала не проскочат, не заглянув. А как одеваются? Всё направлено не на то, чтобы свои сокровища спрятать, а, напротив – подчеркнуть, приоткрыть. Лишь бы привлечь, лишь бы понравиться, лишь бы удержать. И не важно, кого именно. Я уже чувствую момент, осталась ли у моей дамы хоть капля достоинства или она всё простит и отдаст тело и душу без остатка.

Попутно Тенгиз подфутболил мальчишкам мяч, который те нечаянно выкатили на проезжую часть улицы.

– И как же ты это узнаешь? – напряженно спросила Катя.

– Стоит положить даме руку на талию, рука сама чувствует, как напряглась спина. А иногда ее выдает невольная дрожь. Это значит, что дама готова.

Говоря это, Тенгиз левую руку положил Кате на плечи, как сестре, а правой показывал, как его пассия прикидывалась неприступной дамой. Катя при этом не отстранялась и не прижималась, как сестра. Но прислушивалась, не напряжена ли у нее, не дай бог, спина.

– Ты бы, Тенгиз, девушку-то свою пожалел. Представь себе, сколько она натерпелась от вашего брата, пока себя потеряла. Может быть, из нее получилась бы преданная, заботливая и любящая жена, да никто не берет.