Гангстеры

— Вот. Это улица Мобеж. В следующую субботу, в тринадцать часов пятнадцать минут, почтовый фургон пятьдесят девять-пятнадцать-PM будет перевозить деньги на Северный вокзал. Как только фургон поравняется с этой стеной, Жо догонит его и притрет, чтобы он остановился. Фефе возьмет на прицел водителя и охранника, сидящих впереди, и поставит их к стенке. Рэймон и я берем на себя мешки. Прежде чем вернуться в машину, я разоружу почтовых служащих. Так будет надежнее, и у нас появится новое оружие. Вся операция займет одну минуту. Встречаемся в субботу ровно в полдень в «Кафе де ля Пэ». Все понятно?

Двадцать шестого августа тысяча девятьсот сорок шестого года, в разгар солнечного дня, операция разворачивается в соответствии с планом Лутреля. Французская почта теряет в этот день семь миллионов девятьсот пятьдесят тысяч франков.

Сидя на заднем сиденье в машине, едущей в Париж, Чокнутый завороженно смотрит на полотняные мешки, набитые банкнотами. Он улыбается, обнажая зубы, и шепчет:

— Удача возвращается к нам.

После облавы на Лазурном берегу, после депрессии у Корнелиуса, после провала с банком драгоценных металлов Лутрель опасался, что это уже закат его карьеры.

13

Эмиль Нузей плетет свою паутину. И первой мухой, попавшей в нее, оказывается консьержка дома девяносто три по улице Мобеж, полная женщина с проседью в волосах, тяжелой грудью и непрерывной трескотней. Двадцать шестого августа после обеда она убирала квартиру своей жилицы с третьего этажа. Нарушая закон, она вытряхивала покрывало в окно и стала свидетельницей захватывающего, как детектив, зрелища: «ситроен» преградил дорогу почтовому фургону. Из автомобиля выскочили вооруженные люди, поставили к стене охранников, забрали мешки и скрылись. Придя в логово бригады по борьбе с бандитизмом, взволнованная и запыхавшаяся, консьержка чувствует себя кинозвездой.

— Нет, этого я не видела… Этого тоже нет… Постойте, покажите-ка мне вот это…

Нузей показывает консьержке фотографию, снятую двадцать седьмого октября тысяча девятьсот сорок первого года полицией Ниццы: сжатые губы, жесткий взгляд. В то время Пьер Лутрель был всего лишь мелким злоумышленником.

— Не обращайте внимания на дату, — советует полицейский. — Для нас главное — это черты лица, форма, выражение глаз…

Женщина сосредоточенно рассматривает снимок, то поднося его ближе к глазам, то отодвигая от себя.

— Ну и рожи на ваших фото, как на подбор, — смеется она.

Нузей скрывает свое нетерпение за ангельской улыбкой. Он не хочет давить на единственного свидетеля налета, который может сообщить ему ценные сведения. Он устало смотрит на Бриа и говорит:

— Не спешите, мадам. Вам что-нибудь говорит этот снимок?

Мягкий тон погружает консьержку в новую медитацию. Она прищуривает глаза, в то время как Нузей нервно сминает пальцами сигарету. Наконец она говорит с некоторым сомнением в голосе:

— Это тот, кто тащил мешки с молодым типом?

— Да, мадам, — кивает Нузей. — Это он! Сейчас, правда, он немного старше, но это он. Браво, мадам! Вы — физиономист.

— Мне всегда об этом говорили. Из меня бы получился неплохой сыщик, не так ли? Я его сразу узнала… Как только я увидела его с мешками, я сразу подумала: какой красивый мужчина! И как хорошо одет! Совсем не похож на гангстера.

Нузей ничего не отвечает, но он удовлетворен: он узнал, кто осуществил налет на улице Мобеж, по крайней мере главаря. Теперь остается опознать других. Улыбаясь самой обаятельной улыбкой, он протягивает консьержке фото Рэймона Ноди. Консьержка, не задумываясь, выпаливает:

— Так это же тот молодой тип, который помогал элегантному. Он очень хорошенький…

— А шофера вы видели? — прерывает ее Нузей.

Она отрицательно качает головой:

— Нет. Было солнечно, и лобовое стекло отсвечивало. Я видела только шляпу.

Нузей думает, что двое других злоумышленников были, наверняка, те же самые, которые совершили ограбление почтамта в Ницце и о которых ему рассказал Пино по дороге из министерства.

— Мадам, еще немного терпения, — говорит полицейский, роясь в снимках. — Посмотрите эти фотографии, может быть, вы узнаете еще кого-нибудь. Вы прекрасный физиономист, я вам уже это сказал. Я сейчас вернусь.

Когда Нузей возвращается, консьержка держит в руке фотографии Бухезайхе и Фефе.

— Я могу идти, мсье? — спрашивает она.

— Минутку, — отвечает Нузей, — мы должны записать ваши показания. Бриа, проводи мадам к секретарю.

Нузей остается один в кабинете. Он очень доволен. Если Фефе хорошо известен судебной полиции, то Бухезайхе, разыскиваемый за сотрудничество с немцами, отныне обвиняется также в вооруженном нападении. Эмиль потирает руки. Связь Толстого Жоржа с воровским миром рано или поздно должна была вывести на его след.

В паутину Нузея попадается вторая муха. Это коммивояжер с рыжими волосами и веснушчатым лицом, который говорит с сильным акцентом парижского предместья. Он входит в кабинет старшего инспектора с сокрушенным видом человека, бесконечно сожалеющего о том, что сболтнул лишнее.

— Я не хочу быть замешанным в это дело, мсье, — повторяет он как литанию.

Он явно напуган.