Гангстеры

Больше комментариев не последовало. Гостю в студии задали вопрос, не пора ли упразднить такие премии, как «Предприятие года», ибо их вручение, похоже, влекло за собой те же неутешительные последствия, что и присуждение премии «Шведский гражданин года». Некоторых лиц, удостоенных этой чести, вскоре разоблачали как мошенников. Гость в студии предпочел не делать предсказаний и подчеркнул, что время для обвинения еще не настало, назвав Роджера Брауна «великим визионером».

— Роджер Браун… — произнес Конни. — Он даже по телефону не захотел со мной говорить! Но теперь не отвертится. Это они. Это они его забрали. — Силы вернулись к Конни, он снова вскочил на ноги и подошел к письменному столу, на котором стоял телефон. — Наверное, целый день его у себя держали. Могут позвонить в любую минуту.

— О ком ты говоришь?

— Посланник, — ответил он. — Посланник и его ребята.

Другой слушатель на моем месте, должно быть, не обратил бы особого внимания на упоминание об этом человеке, имени которого никто не знал и заменял обозначением должности. Но я обратил внимание, я обратил пристальное внимание на эту деталь, ибо уже начал припоминать то, чего не хотел помнить, — то, что пытался вытеснить или скрыть менее мучительными воспоминаниями, и небезуспешно. Словно память была складом, где самые громоздкие вещи хранятся далеко, в глубине, со временем оказываясь полностью заставленными прочим хламом, душевным скарбом, который может казаться совершенно никчемным, но все же составляет основную часть человеческих воспоминаний. Имена со старых граммофонных пластинок, рисунок чайного сервиза и запах доставшихся по наследству старых лыжных ботинок, смазанных жиром и набитых газетной бумагой.

~~~

Со стороны может показаться, будто профессия Конни, будучи непосредственно связанной с цифрами, не требовала от работника ничего иного, кроме научного склада ума, или, по крайней мере, большой склонности к логическому и математическому мышлению. Отчасти это так, но профессиональная пригодность во многом определялась интуицией, чуткостью и способностью к тому, что называется «тайминг». Некое чутье обстановки, понимание «где, когда и как» было основополагающим для всей деятельности. Требовалось мгновенно почувствовать заказчика, точно понять, что именно он хочет узнать, а в особенности почему, и уже исходя из этого, уточнить постановку вопроса. Следовало учесть, где вопрос задают и где на него отвечают: дома, на улице или на рабочем месте. Значение имело и время опроса. Заказчик нередко спешил и нуждался в быстром результате, в то время как момент для данного вопроса оказывался совсем неподходящим. Чтобы всегда быть в курсе того, какие настроения царят «в народе», требовалось особое внимание, чуткость и наблюдательность. Следовало полностью отождествить себя с респондентом, постараться понять «среднестатистического человека». И чем лучше ты узнавал этого «среднестатистического человека», который являлся наполовину женщиной, на треть ребенком, на треть пенсионером, на девятую часть, разделенную в свою очередь на сотые доли, — представителем какого-либо этнического меньшинства, тем он казался сложнее и противоречивее, причем до такой степени, что любое обоснованное утверждение о нем можно было опровергнуть другим, столь же хорошо обоснованным. В самом начале, когда Конни принял руководство Институтом, все было иначе. Но драгоценное сырье изменилось, обрело более сложный состав и стало требовать более тонкого подхода.

Многие заказы поступали из сферы промышленности, но уже в самом начале деятельность Института оказалась тесно связана с государственным сектором и учреждениями, назначения в которых производились из политических соображений. Изучение общественного мнения, настроений «в народе» стало частью демократического процесса, и здесь речь шла не только о том, чтобы снабдить трусливых оппортунистов сведениями о предпочтениях населения, но и о том, чтобы создать у народных избранников адекватное представление о действительности, дать зазвучать во всем многообразии гласу народа, с которым нельзя не считаться.

И однажды этот глас пробился сквозь всеобщий неясный гул, навсегда изменив жизнь Конни.

— В конце весны мне позвонил Янсен, сволочь министерская. Мы встретились за обедом, и он, как всегда, не тратя время на пустую болтовню, сразу перешел к делу. Они, мол, готовят новый закон о свидетельских показаниях, более жесткий, чтобы народ не уходил от ответственности. Обвиняемые запугивают свидетелей, и те отказываются давать показания в суде. И он просил меня провести опрос — для внутреннего использования.