Гангстеры

Нам принесли еду. Мод жадно накинулась на нее, безропотно запихивая в себя подгоревшие кусочки пюттипанны. Она попросила английский коричневый соус и вылила полбутылки на свою тарелку. Я легко мог представить себе, как они завтракали с Генри, объедаясь разными кулинарными излишествами. Она потихоньку потягивала свое вино, но в основном пила минеральную воду. Я вскоре принялся за пиво. Мод посоветовала мне не увлекаться, она даже наклонилась и положила свою ладонь на мою руку, чтобы подчеркнуть серьезность своих слов. Становиться трезвенником я не собирался, но меня тронула ее забота, я испытал приятное замешательство, словно забыл, что значит занимать место в мыслях другого человека.

Она не стала курить после еды.

— Вообще-то я бросила, — сказала она. — Но у тебя в квартире я так нервничала…

— Нервничала?

— Я не та, за кого ты меня принимаешь.

Кем бы она ни была на самом деле, после еды она, по крайней мере, стала спокойней. Только теперь мы разглядели эту забегаловку во всей ее убогости. Народу было еще довольно много, но, видимо, если бы не мы, повар сидел бы без дела. Большая шумная компания снялась с места и вышла на улицу так быстро и организованно, как будто они пока только разогревались перед более серьезным делом — поздним концертом или еще каким-то событием, о котором я и понятия не имел. Я давно перестал следить за новостями — как официальными, так и неофициальными. Я безнадежно отстал от жизни, и меня это ничуть не смущало. В помещении стало поспокойнее, теперь можно было говорить гораздо тише, тоном, допускающим намеки и откровения. Трудно воспроизвести всю последовательность слов, произнесенных нами в тот вечер. Важен общий итог. Мы провели, если можно так сказать, длительную и сложную операцию, в ходе которой нам удалось аккуратно, без лишней суеты, извлечь один пораженный союз и заменить его другим, более стойким и жизнеспособным. Прежде Мод, как и я сам, говорила: «Когда Генри вернется…» Теперь же, поздним вечером, в этой грязной забегаловке она смогла сказать: «Если Генри вернется…», что имело совсем другой смысл. Скорее всего, слова эти сорвались с ее уст нечаянно, необдуманно, но я предпочел воздержаться от комментариев, хотя и вздрогнул, когда она их проговорила. Чем дольше я молчал, тем труднее мне было сказать ей об этом. В конце концов, после того, как она повторила эти слова несколько раз в связи с тем, что он обещал, или тем, что они обсуждали, это допущение стало восприниматься, как должное. И вдруг сама история их отношений предстала в новом свете, на расстоянии, так словно уже принадлежала безвозвратно ушедшему прошлому.

~~~

Пока мы сидели в прокуренной забегаловке, ветер переменился — вместо свежего воздуха на улице нас поджидала тяжелая, невыносимая духота, сулившая перемену погоды. Мы находились всего в нескольких кварталах от дома, а поскольку нам все равно надо было выбрать хоть какое-нибудь направление, мы, не сговариваясь, двинулись в сторону дома, который, по крайней мере, тогда служил мне пристанищем. К себе домой Мод не наведывалась уже больше суток, и это должно было говорить о многом, я, правда, толком не знал, о чем. Быть может, это было свидетельством свободы, собранности, доказательством того, что она привыкла к трудностям и лишениям тропических широт, где, якобы, провела свое детство или, по крайней мере, его часть. Как бы то ни было, из всех небылиц, что рассказывал о нет Генри, — эта была вполне похожа на правду. Так что влажный и душный воздух, вдруг наполнивший наш город, должно быть, казался ей «родным».