Гангутское сражение. Морская сила

Не прошло и часа, как весь экипаж «Святой Екатерины» стоял на палубе с баулами и пожитками. Петр приказал оставить на борту только вахту — 30–40 человек. Остальных на берег, в палатки. Корабль сей же час окурить дымом, задраить все люки.

К вечеру восточный берег бухты, вдоль древнего полуразрушенного монастыря Святой Бригитты, заполнился сотнями палаток.

По приказу царя экипажи всех судов съехали на берег.

— Моровое поветрие нам страшнее шведов, — объявил Петр на военном совете, — сия зараза косит, не разбирая чинов и званий.

На море установился штиль. Над всеми судами закурились дымы. Жгли капустные листья, солому. Вытравливали всю поганую живность из кубриков и кладовых.

У входа в гавань дежурили дозорные шлюпки.

— Дай Бог, чтоб штиль задержался, — с тревогой бросал взгляды Петр на горизонт. — Нам сие на руку. Штой-то от адмирал-генерала весточки нет…

В тот же день на бригантине к Апраксину, на финский берег, ушел Астраханского полка поручик Лавров. Отдавая ему пакет с письмом, царь предупредил:

— Остерегайся шведа. Завидишь паруса, не разглядывай чьи, отворачивай в сторону. Пробирайся вдоль берега к Вари-Валдаю, там бери к норду, аккурат к Гельсингфорсу выйдешь. Там в шхерах Апраксина и сыщешь.

Долгим взглядом провожал генерал-адмирал удалявшуюся в вечерних сумерках к горизонту корабельную эскадру. Стоявшему рядом Змаевичу распорядился:

— Нынче обойди всех бригадиров. Экипажам передохнуть надобно. Путь долгий. Утром по сигналу сниматься с якорей.

В каюте на столе, среди прибывшей из Петербурга почты, увидел знакомый почерк Салтыкова.

«Доношу вашему графскому превосходительству по присланному Его Царского Величества именному указу, за подписанием Его Монаршеской властной руки, — пробежал первые строчки Апраксин, — велено мне набрать здесь, в Англии, служителей разных чинов от капитанов даже и до последних правителей корабельных. И ныне при сей оказии вышеупомянутых набранных офицеров да двух навигаторов для переводу и с ними и полононика отправил до Санкт Питер Бурха на английском дагере, имянуемом „Ди Энн“, с капитаном Джордж Малер. А по принятии их в службу по свидетельству ежели достойны, повелите их привести к вере, чтоб служили верно, как своему Государю, понеже и здесь, в Англии, такой чин есть, что у начальных людей берут веру, и о сем как ваше графское превосходительство повелит против моего предложения.

Государь мой, вашего высокоблагородия нижайший слуга

Федор Салтыков».

Кончив читать, Апраксин потянулся, крикнул денщика:

— Пора ужинать.

«Вишь, Петр Лексеич сколь забот навесил на Федора, не токмо суда, а и людишек к ним сыскивать. Сие не так просто. Кто на край света поедет, неведомо куда? Разве нужда заставит. Мало того, так он по своей совести вдобавок и пленников наших вызволяет от шведа. И печется о присяге тех наймитов».

Апраксин принялся за ужин. Была одна слабость у генерал-адмирала — страсть хорошо покушать, за деньгами не стоял, стол у него был всегда отменный, несмотря на трудности походной жизни. Трапезу он всегда разделял с кем-нибудь. Раньше обычно приглашал Боциса, теперь зазывал Змаевича. Сегодня он занят по горло. Досужий, шныряет по галерам, эскадрам. В таких случаях Апраксин не гнушался приглашать к трапезе своего секретаря.

После первой рюмки напомнил ему:

— Читал я вчерашний журнал, ты запамятовал упомянуть о салютации государю. Допиши. Завтра почнем великое плаванье к Гангуту. Журнал мне докладывай ежевечерне…

В первый летний день, только-только показался на востоке край солнца, бабахнула пушка. Поход начался. День за днем, ровными строчками, ложились повседневные будни в походный журнал генерал-адмирала.