Гангутцы

Гранин сам пошел отбивать Старкерн, взяв с собой из резерва отделение Щербаковского. «Вот когда я его проверю!» — думал Гранин, приглядываясь к главному старшине. Щербаковский все время шел впереди отделения. Гранин несколько раз одернул его, чтобы зря не шумел. Но бой не состоялся. Финны почему-то внезапно оставили островок.

Моряки обшарили Старкерн, нашли в скалах раненых красноармейцев, подобрали брошенный на отмели финский пулемет и похоронили убитого в бою хорсенского сержанта с перевязанной головой.

В его кармане был найден простреленный комсомольский билет. В билете лежала газетная вырезка — текст военной присяги. В присяге подчеркнуты слова: «Я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами». С этой клятвой и погиб сержант Нечипоренко, которому так горько было несколько дней назад отступать с Хорсена.

Камолова и Барановского так и не нашли.

Оставив на острове в боевом охранении отделение Щербаковского, Гранин вернулся на Хорсен.

Ничего этого Камолов не знал. Всю ночь он пролежал под скалой, оберегая раненого друга. Слышал какую-то беготню, голоса, плеск весел. Потом все затихло, только над его головой, на вершине скалы, изредка постукивал станковый пулемет.

Камолов по звуку выстрелов определил, что пулемет финский. Значит, наверху финны.

Прошел день. На Старкерне рвались мины и снаряды. Горел лес, небо затянуло едким дымом.

Камолов все лежал. Барановский терял сознание, тихо стонал, просил воды. Камолов ничем не мог ему помочь. Он и сам давно хотел и есть и пить.

На вторую ночь он исползал весь остров, в маленьком болотце набрал немного воды и принес раненому товарищу. Потом снова вылез из своего естественного укрытия, осторожно поднялся на скалу и увидел, что возле пулемета лежит человек в финской шинели внакидку. «Так и есть, остров занят финнами!» — решил Камолов.

Не будь с ним раненого товарища, Камолов убил бы врага. Но он чувствовал себя ответственным за жизнь Барановского.

Прошла и эта вторая ночь. Потом второй день. На третью ночь Камолов решил пробраться на Хорсен к Гранину, чтобы с помощью товарищей спасти Барановского.

Он укрыл друга сучьями и собранным на скалах мохом, обложил его камнями, поцеловал и пополз к переправе.

Откуда только взялись у него способности пластуна, умение и в светлую ночь ужом прошмыгнуть между настороженными солдатами, незаметно спуститься к воде и бесшумно переправиться с одного охраняемого острова на другой?

Его задержали часовые Хорсена. Узнав в этом изможденном, закопченном бойце кока из отделения сержанта Нечипоренко, они крайне удивились.

— Камолов, ты откуда? Воскрес?

— Ведите к капитану, — сурово ответил Камолов.

— А ты на себя не похож! — подтрунивал над ним Богданыч. — Гляди-ка, брови появились!.. Ты что, сажей их навел?

Ему помогли дойти до командного пункта. Шатаясь, вошел Камолов в землянку, откозырял и торопливо доложил:

— Товарищ капитан, на Старкерне лежит под скалой раненый Барановский. Восемь ран у него. Я его тельняшкой перевязал. На острове финны. Он лежит и стонет. Спасать надо.

Гранин от удивления даже привстал.

— Послушай, Камолов, там не финны, там наши…

— Не может быть, товарищ капитан. Я сам видел.

— Как же ты мог видеть, если финны удрали еще двое суток назад?

— Голову на отсечение, что финны! — задыхаясь, настаивал Камолов. — Пулемет финский работает, я точно знаю по звуку, что финский.

— Ну, правильно, — усмехнулся Гранин. — Это мы захватили финский пулемет и установили его на скале.

— Что вы, товарищ капитан… — уже неуверенно бормотал Камолов. — Ведь я поднимался ночью на скалу и видел пулеметчика в финской шинели внакидку.

— Так это же Власов, пулеметчик наш. Подобрал, видно, брошенную каким-то финном шинель и ночью укрывается от холода.

— Как же так? — растерялся Камолов. — Неужели наши?

— Эх, Камолов, тебе бы только борщи варить, а не воевать… — сокрушенно сказал Гранин. — Зря двое суток промучился.

Гранин ласково посмотрел на расстроенного Камолова.

— Как же тебя наши-то не заметили, а? Здорово ты укрылся! Как разведчик. Ну, не горюй, выпей вот спирту, обогрейся и говори скорей, где лежит Барановский.

— Нет, товарищ капитан, чего уж тут обогреваться, я сам пойду за Барановским.

Гранинскую «порционку» он все же опрокинул и отправился на Старкерн за своим другом.

Барановского выходили. Он пришел в себя, и ночью его отправили в госпиталь на полуостров.

А Щербаковского Гранин немедленно вызвал со Старкерна на КП и отчитал за то, что пропустил через боевое охранение Камолова.

— Так то же наш парень, — оправдывался Щербаковский. — Ловкий. В бою Иван Петрович никого бы не пропустил…

— Думаете, у противника нет хитрых разведчиков?.. Еще раз прозеваете — сниму с отделения.

Щербаковский ушел от Гранина растерянный и сердитый.

— Кашевар моряка вокруг пальца обвел! — смеялся над ним Богданыч, и Щербаковский волком смотрел на Камолова. Но в душе он не мог не отдать должное этому солдату.

Камолов же после этого случая старался не показываться Гранину на глаза, считая себя кругом виноватым.