Гангутцы

В Хельсинки открылось Общество друзей Советского Союза. Кукконен не прочь был если не вступить в него, то хотя бы послушать, что делается, о чем говорят в этом обществе. Осторожность удержала его от подобного шага. В мае — перед новой войной — всех, кто вступил в это общество, посадили в тюрьму. Кукконена это озадачило: ведь общество официально разрешено правительством. И кроме того, Кукконен хорошо знал об огромном количестве зерна, отпущенного Советской Россией для голодающей Финляндии. Чем же плоха дружба с государством, спасающим народ от голода?

Газеты шюцкоров кричали, что щедрость Советов — пропагандистский трюк. Если так, то почему же англичане, американцы или шведы не помогли финнам? Зерно спасло и самого Кукконена и все население Хельсинки от неминуемого голода!

У правительства появились новые друзья — гитлеровцы в черных мундирах с черепами на рукавах. Они-то и не думали кормить Финляндию! Наоборот, они все время требовали жертв во имя какого-то фюрера, они пожирали все скудные остатки запасов Суоми.

Когда началась война, Вяйне Кукконен уже не рвался на фронт. Он старался спасти от мобилизации своего второго, теперь старшего сына. Кукконен не верил в успех этой войны. Государство, которое способно дать голодающей стране миллионы пудов хлеба, — могучее государство. Зачем с таким государством воевать? Зачем терять второго сына в безнадежном и бессмысленном деле? И, собственно говоря, кто такой Гитлер для Вяйне Кукконена, чтобы он и его сыновья клали головы за какого-то фюрера, шли под меч? И что плохого причинил хельсинскому бухгалтеру город на берегах Невы, чтобы разрушать этот город, подобно Содому и Гоморре, как того требует на всех перекрестках Таннер?!

Кукконен считал, что умнее всех поступают шведы: они умудряются торговать и с теми и с другими, но жизнью своей не рискуют. Так-то лучше, спокойнее. Хорошо, что ему уже перевалило за сорок пять. Его возраст не призывной. Только бы спасти сына!

Осенью настал час и для пожилого хельсинского бухгалтера и для его двух сыновей: сыновей послали на север, на черную гору Муста-Тунтури — там финны воспользовались русским портом Печенгой и превратили его в североокеанскую базу для снабжения гитлеровских войск, — а самого Кукконена отправили на Ханко. Ему сказали, что нужно выгнать русских с финляндского курорта, на котором, впрочем, никогда не приходилось отдыхать Вяйне Кукконену.

Под Ханко полк резервистов сменил кадровых солдат. Кадровики уезжали на Карельский фронт. Кукконен разговорился с юношей, похожим на его сына.

— Тебе там плохо придется, на этом «перешейке смерти», — сочувственно произнес он.

— Не беспокойся, папаша, — усмехнулся солдат, — и ты на этом курорте не отдохнешь.

И вот Вяйне Кукконен уже который день стоял у пулеметного дота, убеждаясь, что и эту землю можно назвать «перешейком смерти».

Их было трое в доте. Один — приличный парень, с севера. Кукконену казалось, что он часто посматривает в сторону русских. Уж не собирается ли он туда перебежать?

Перейти на ту сторону? Но семья… Ее будут преследовать. Да и какой смысл здесь переходить, когда русские на полуострове все равно обречены? Может быть, и прав фельдфебель, третий обитатель дота, который предупреждал всех, что русские расстреливают пленных? Этот проклятый фельдфебель не вылезает из бункера, а Кукконену не разрешил сейчас переждать до конца обстрела, прикрикнув:

— Настоящий воин должен уметь охранять Суоми под любым огнем!

Страшно стоять ночью на границе: плохо, когда обстрел, плохо, когда тихо. Не нужна она Вяйне Кукконену, эта чужая война.

* * *

Размышления финского резервиста прервал удар по голове. На него навалилось сразу несколько человек. Куча тел. Пыхтение, борьба, возня, в рот запихнули кляп, связали. И вдруг истошный крик:

— К-то меня стукнул? Ты, Б-архатов?.. Ты, М-ошенников?..

Кто-то в свалке угодил прикладом в Щербаковского. Щербаковский схватился за лоб — шишка! Он забыл, что до сих пор все разговаривали шепотом, что кругом враги, что перед ним связанный и задыхающийся «язык», которого надо доставить на нашу сторону. Щербаковский стал искать виновного.

— Я тебя стукнул, — вмешался Богданыч, чувствуя, что Щербаковского иначе не успокоишь. — Когда вернемся, дашь мне сдачи. Хорошо? А сейчас понесем скорей финна…

Из дота выскочил солдат, дал автоматную очередь и куда-то скрылся.

Стреляли со всех сторон. Шум перестрелки донесся и с дальних участков границы, где начали действовать остальные разведывательные группы. А из дота через амбразуру стрелял финский фельдфебель…

Алеша давно выполнил приказание Щербаковского и вернулся к финской проволоке, где Думичев стерег проход.

— От наших ничего не слышно?

— «Ползут, не шелохнет ветка…».

Алеша радостно шепотом подхватил:

— «Да что, говорит, на то, говорит, и есть, говорит, разведка…»

Он пополз по вражеской земле от бугорка к бугорку — вдоль брошенных матросами серых шинелей. «Как мальчик с пальчик возвращается из леса домой», — подумал Алеша.