Ганнибал

Но Ганнибалу досталась роль если не простого зрителя, то, в лучшем случае, критика. Считая ошибочным весь стратегический план, он неодобрительно оценивал и главный тактический прием селевкидской армии — знаменитую македонскую фалангу, вступавшую в бой, ощерившись, словно еж иглами, шестиметровыми копьями-сариссами. При всей своей «непробиваемости» подобное построение отличалось статичностью и малой маневренностью. Как военный инструмент, македонская фаланга принадлежала прошлому, тогда как в настоящем — и Ганнибал с его 15-летним опытом сражений на полях Италии, Испании и Африки знал об этом лучше кого бы то ни было — использовалась совсем другая тактика, основанная на подвижности боевых соединений, на умении вклиниться в ряды противника, окружить его и взять в кольцо. Римляне, оказавшиеся достойными учениками карфагенского полководца, быстро освоили все эти приемы, которые с тех пор успешно использовали против самого «учителя». Сохранился анекдот, пересказанный Авлом Гелием («Аттические ночи», V, 5), известным любителем старины, который, к сожалению, не счел нужным указать источник, проливающий свет как на умонастроения Ганнибала, так и на его положение при дворе Антиоха. Как-то раз царь любезно пригласил своего гостя полюбоваться на учебные маневры своей армии, проходившие в чистом поле. Взору Ганнибала открылась действительно впечатляющая картина: огромное количество коней с сияющими на солнце золотыми и серебряными фалерами [133], богато отделанные колесницы, верблюды и азиатские слоны — гигантские животные, куда огромнее тех, что использовались в пунийской армии, тащившие на спине башни, в которых прятались лучники… Селевкид, конечно, спросил у Ганнибала, как, по его мнению, достаточно ли всего этого для римлян, на что карфагенянин с дерзкой насмешкой отвечал, что, на его взгляд, как бы жадны ни были римляне, но такой военной добычи хватит даже им. Конечно, оценивая ответ Ганнибала, необходимо делать скидку на глубокую обиду человека, которого лишили привычной ему роли командира. Все же армию Антиоха никак нельзя было назвать опереточной (В. Bar-Kochva, 1976, pp. 94-103).

Но и первые победы, одержанные Антиохом, в частности взятие крепости Халкида осенью 192 года и захват острова Евбея, не поколебали скепсиса Ганнибала относительно военной стратегии царя. Зимой 192/91 года в Деметриаде собрался военный совет, и Ганнибал, которого до той поры явно оттирали в сторону, держал на нем речь. Содержание последней известно нам лишь в изложении Тита Ливия (XXXVI, 7), которым мы и вынуждены довольствоваться за неимением соответствующего текста Полибия. Итак, карфагенский полководец дал реальную оценку успехам сирийского царя, по его мнению, весьма скромным. В самом деле, кроме этолийцев в его лагерь перешли только евбейцы и беотийцы — народы, не имевшие собственной армии, да и те, как подозревал Ганнибал, с легкостью переметнутся к римлянам, стоит им пригрозить оружием. Он по-прежнему считал, что необходимо применить задуманный им план, слегка изменив его ввиду новых обстоятельств. Первостепенное значение он придавал достижению господствующего положения на море и призывал Антиоха усилить боевую мощь экспедиционного корпуса, явно недостаточную даже для выполнения тех скромных задач, которые перед ним стояли. Затем следовало как можно скорее нарастить военный флот и часть его бросить к острову Коркира, дабы преградить римлянам путь на Адриатику. Еще одну эскадру пустить к южному побережью Италии, чтобы, обогнув Сицилию, она обрушилась на Рим с запада. Наконец, Антиох, собрав в кулак все свои сухопутные войска, сосредоточит их на правом берегу Аоя, в нижнем течении реки, и тем самым отрежет римлян от Греции, так как именно с северо-запада иллирийского побережья открывается лучшая дорога на Грецию (P. Cabanes, 1976, р. 281). Читатель, возможно, помнит, что именно в этом районе в конце 199 года Филипп Македонский также пытался перекрыть подходы к Греции вначале Виллию Таппулу, а затем Фламинину. Осуществление подобного плана требовало огромного напряжения сил, мобилизации всех ресурсов, в том числе подготовки флота, но главным образом — времени. Антиох на данном этапе не располагал ни тем ни другим. Вот почему у нас вызывает серьезные сомнения достоверность рассказа Тита Ливия. С какой стати Ганнибал стал бы читать Антиоху лекцию по ведению войны и излагать план столь же блестящий, сколь и неосуществимый, как, впрочем, и предшествующий ему план, якобы предложенный весной 193 года? Мы полагаем, что Тит Ливий, а вслед за ним и вся римская историография преследовали вполне определенную цель: любой ценой, даже греша против истины, доказать, что Ганнибал был и оставался для Рима врагом номер один.