Ганнибал-Победитель

Одна из женщин приближается ко мне и осмеливается заговорить с чужестранцем. От неё исходит мелодичный перезвон — из-за пришитых к подолу юбки крохотных колокольчиков. Она протягивает мне пенящийся кубок.

   — Что там? — не слишком любезно спрашиваю я.

   — Попробуй, — предлагает она.

Я осторожно пригубливаю, затем делаю основательный глоток и, наконец, осушаю сосуд. Сначала на языке чувствовался привкус мёда. Потом напиток утолил мою жажду. Но он не притупил моей разбуженной любовной тоски.

   — Что это было? — интересуюсь я.

   — Корма, — отвечает женщина.

   — Корма?

   — Ну да. Это вид мёда. Он, как и вино, бывает разных сортов. Корма — один из лучших.

   — Очень вкусно, — говорю я.

   — Ты посмотрел на низ кубка? — спрашивает она.

   — Нет. А что, надо было?

   — Если хочешь.

Я разглядываю кубок. Внизу в него вделана золотая монета с изображением быка, на спине которого стоят три журавля. Сам кубок бронзовый. Вдоль внешней стороны выгравирован абстрактный узор из переплетений и извивов, явно навеянный весенним мотивом — свежими листочками и веточками.

   — Изумительно, — говорю я. — Видимо, у вас очень искусные ремесленники.

   — Это верно, — отзывается она. — Главное место в нашем государстве занимает царь, далее идут воины, затем — мастера, в первую очередь оружейники. Впрочем, нет, главнее всех, пожалуй, друиды. Они разрешают споры и дают советы, в том числе военные. Царь практически не может ослушаться этих советов, не накликав на себя беды.

   — Запомним.

   — Я сама вдова, по происхождению из аристократической семьи, — внезапно признается она и смотрит на меня прямодушным, искренним взглядом. — Я богата и многое повидала в этой жизни.

И тут мною завладевает Афродита.

   — Меня зовут Йадамилк, — отвечаю я, — и я поэт.

   — Меня зовут Хиомара. Мне дали это имя в честь кельтской женщины, которую превозносили за её мудрость и за высокие духовные качества. Барды часто вспоминают её в своих песнях. Будь я бардом, я бы спела для тебя.

   — Если ты знаешь песню про неё, перескажи её мне.

   — Хиомара была супругой Ортиагона, царя кельтского племени богов. Во время одного из сражений она попала в плен, и её обесчестил военачальник. Хиомара тоже принимала участие в битве. Про нас говорят, что целое войско чужеземцев не может устоять перед кельтом, если он возьмёт себе на подмогу жену. Вытянув шею, скрежеща зубами и размахивая бледными руками, она принимается раздавать тычки и пинки, забрасывая неприятеля ударами, словно камнями из катапульты.

Хиомара сжимает руки в кулаки и машет ими у меня перед носом. Мы оба смеёмся. Я уже полностью под властью Афродиты.

   — Однако на этот раз царица Хиомара оказалась дорогим трофеем более чем в одном смысле. Военачальнику пришлось разрываться между похотью и жадностью. Когда ему пообещали за пленницу большой выкуп, он согласился и отвёз Хиомару на условленное место. Стоило кельтам передать военачальнику оговорённую сумму золотых, как Хиомара знаками попросила своих соотечественников умертвить его, когда он будет прощаться с нею. Военачальник в последний раз обнял царицу, и в этот самый миг кельты пронзили его мечом. Потом они отрезали ему голову. Хиомара подхватила голову и спрятала в складках своей одежды. Вернувшись к супругу, она бросила голову к его ногам. «Верность — вещь крайне важная, жена моя», — молвил изумлённый царь. «Да, — ответствовала она. — Но есть нечто ещё более важное». — «Что же?» — спросил царь Ортиагон. «Из мужчин, которые были моими любовниками, я дозволяю жить только одному». Подобно царице Хиомаре, я не могу дозволить, чтобы на свете одновременно существовали двое любивших меня мужчин.

   — А сейчас? — пытаю я, прикасаясь к обнажённой руке Хиомары.

   — Сейчас один уже есть, — с ослепительной улыбкой откликается она.

Я содрогнулся, не в силах представить свою отрубленную голову в складках женского платья. Афродита мгновенно утратила надо мной власть.

   — Я хотела бы просветить чужеземца и поэта: мы, кельтские женщины, пользуемся большим уважением мужей, нежели, скажем, несчастные гречанки, которых держат взаперти, ограничивая круг их интересов едой и детьми. Нам живётся и лучше, чем римлянкам. Мы в открытую общаемся с лучшими мужами, тогда как римским жёнам приходится терпеть тайное совокупление с наихудшими.

   — Мы, карфагенские мужчины, тоже высоко ставим наших жён, — удаётся ввернуть мне. — В вашей стране я видел только жрецов-мужчин. У нас в храмах служат и женщины.

   — В виде сакральных проституток? — довольная собой, смеётся Хиомара.

   — Да нет же, — отвечаю я. — В виде целомудренных жриц со своим собственным культом.