Ганнибал-Победитель

Вместе с отцом заплакал и я. Мы целовались в щёки и никак не могли нацеловаться. Наш плач и наши вскрики, наши громогласные клятвы во взаимной преданности постепенно становились всё тише, всё теплее, всё нежнее, пока мы не застыли в объятиях друг друга, а потом не уселись каждый на своё место. Старый ворчун вытер зарёванные щёки и взял бороду в кулак, словно хотел её выжать. Несколько следующих минут мы провели в некоей глубине, в состоянии, которого не выразить никакими словами.

   — Меня призвал Ганнибал, — шёпотом выговорил я, с трудом пытаясь подняться обратно, в сферу языка.

Отец откликнулся в своей привычной манере.

   — Это ему дорого обойдётся, — скрипуче молвил он. — Я ведь не отдам тебя за кучку козлиного помёта или даже за партию кроличьих шкурок. Не откажусь я и от посылки своих людей по караванному пути на юго-запад.

«На юго-запад! — пишу я у себя в палатке. — Мы же сейчас держим путь не на юг, а на север. На север, к Риму!»

Вечером того же дня прибыли корабли из Испании с захваченной в Сагунте несметной добычей.

Ганнибал наконец одержал свою Победу.

VIII

Такова правдивая история того, как я попал в Испанию и стал одним из приближённых Ганнибала, и при его дворе, и в штабе. Ночь уже окутала нас своим тяжеловесным мраком. Мне пора спать. Я очень устал. Я массирую затылок и растираю щёки. Снова встаю и выглядываю из-за полога палатки. Вдалеке горит костёр. Ветер утих. Похоже, все спят. Двое рабов, как свернувшиеся собаки, лежат около моих ног.

«Ганнибал, где ты? — спрашиваю я в ночную тьму. — Приходи поскорей, скажи хоть слово», — молю я. Я одинок в своей палатке, да и вообще очень одинок. Люди населяют только мои грёзы и сны. Мне о многом нужно написать. А Жизнь перестала петь мне. Мне необходимо услышать твой суровый напев. Как я ненавижу эти заболоченные тропы у Ибера! Моя стезя, моё устремление к поэзии заводит меня так высоко, что кружится голова. Подними меня на крыло твоего могущества. Там я обрету уверенность и силу, почувствую себя в безопасности перед эпической бездной языка.

Около полуночи, а то и позже, до меня доносится безошибочно узнаваемый звук. Стук копыт! Продолжая сидеть, я наклоняюсь вперёд и прислушиваюсь, куда он направляется. Может, всё-таки?.. Нет! Но что это? Мои рабы принимаются сначала кряхтеть и хрюкать, затем потявкивать. А Ганнибал уже в палатке. Неужели я задремал? Не сразу узнав его, я тем не менее вскакиваю и застываю с почтительно склонённой головой.

   — Садись, Йадамилк, — доносится до меня. — Именем твоего отца заклинаю, садись!

Голос, несомненно, принадлежит Ганнибалу. Он собственноручно приготавливает себе место, чтобы сесть.

   — Дай посмотреть, что ты насочинял, — говорит он, вытягивая руку.

От этого требования я чуть не начинаю заикаться.

   — Ты хочешь посреди ночи читать вариант онусского сна, который я написал для твоей матери? — недоумённо спрашиваю я.

   — Конечно, — отвечает Ганнибал.

   — Тогда пускай один из моих рабов зажжёт второй светильник.

   — Не нужно. Мне хватит твоего.

Я нахожу перебелённый текст и, протянув его Ганнибалу, опускаюсь на ложе. Он читает, а я смотрю на него с каким-то смешанным чувством. Нашего военачальника сегодня не узнать. На нём парик. В свете лампады парик этот кажется розовым, как оперенье фламинго. Лицо Ганнибала раскрашено, по-моему, на египетский манер, а его крупная фигура закутана в плащ пурпурного цвета с белоснежными наплечниками. На мой взгляд, он сейчас больше напоминает портрет, нежели человека из плоти и крови. И тут меня осеняет! Я вижу перед собой портрет Орла. Мне хочется поднести руку и дотронуться до этой иконы. Мой портрет смеётся.

Я перестаю наблюдать за Ганнибалом и поспешно отворачиваюсь. Я жду его суждения. «Тихая пристань» оставлена, отмечаю я про себя.

И тут я слышу:

   — Молодец, Йадамилк. Ты прекрасно поработал, я доволен. И знаешь, что я теперь сделаю? Я не стану одобрять ни одного текста, кроме этого, который с нарочным отошлю матери. А ты, Йадамилк, ты и никто другой, передашь моё распоряжение остальным писцам. Я освобождаю вас всех от дальнейшей работы над сновидением. Я просто-напросто устроил тебе и им небольшую проверку, и она пришлась кстати.

Он смеётся совершенно по-мальчишески.

   — Но мир нужно оповестить о твоём удивительном сне, — возражаю я.

   — Не беспокойся, — отвечает Ганнибал. — У меня есть гонцы и лазутчики. Сон может распространяться кем угодно... изустно. Шёпотом на ушко, зычным голосом во всеуслышание — как получится.

   — Понимаю, — говорю я и кланяюсь. — Утром я передам твоё повеление.

Ганнибал не встаёт. Он снова смеётся.

   — Кстати, тебе привет от Имилке. Ей очень понравился твой гимн.

   — Царица Имилке читает меня?! — изумлённо выпаливаю я.

   — С безмерным удовольствием.

   — Она понимает по-пунийски?

   — Имилке: разве ты не слышишь, что значит это имя на нашем языке?

   — Ну конечно! Химилке — «Царская Сестра»! Только теперь она не сестра, а супруга царя.

   — Ты действительно считаешь меня царём?

   — Естественно.

   — Я думал, ты у нас республиканец.

   — Я и есть республиканец.

   — Как так?

   — Это не единственное противоречие моей натуры.