Ганнибал у ворот!

(4) Но прежде всего, я не знаю, как это Африка закреплена за нашим мужественным и решительным консулом, ведь ни сенат не постановил быть ей на нынешний год провинцией, ни народ о том не распорядился. (5) А если и закреплена, то не прав, я думаю, консул, который, словно в насмешку, предлагает сенату решить уже решенное, а не сенатор, который подает, в свой черед, мнение о рассматриваемом деле.

(6) Я не согласен, что надо торопиться с переправой в Африку, хотя и уверен, что подвергнусь упрекам двоякого рода. (7) Во-первых, в свойственной мне медлительности – пусть люди молодые называют ее трусостью и леностью, но не жалеть же о том, что доныне советы других всегда выглядели привлекательней, а мои оказывались полезней.

(8) Во-вторых, в том, что я умаляю со дня на день растущую славу мужественнейшего консула и завидую ему. (9) Если от этого подозрения меня не спасает ни прожитая мною жизнь, ни мои нравы, ни диктатура и пять консульств[907], ни великая слава, приобретенная на войне и в гражданской жизни, слава, которой теперь не ищу, скорее пресыщен, то, может быть, от него избавит меня мой возраст.

Могу ли я соперничать с человеком, который моложе даже моего сына? (10) В пору моей диктатуры, когда я, еще полный сил, находился в центре великих событий, никто ни в сенате, ни в народе не услышал от меня возражений против того, чтобы поносивший меня начальник конницы был неслыханным постановлением уравнен со мною во власти.

(11) Я предпочитал добиться своего делом, а не словами, чтобы он, чужим суждением поставленный со мной наравне, сам признался в моем превосходстве. (12) Мне ли, прошедшему весь путь государственных должностей, соперничать и состязаться с цветущим юношей!

(13) Для чего? Для того чтобы мне, уставшему жить, не то что вести дела, поручили Африку, если ему в этом откажут? Моя слава при мне: с нею мне и жить, с нею и умереть. (14) Я не позволил Ганнибалу победить, чтобы смогли победить его вы, кто теперь полон сил.

41. (1) Прости меня, Публий Корнелий: людская молва никогда не была мне дороже государства, не дороже его благополучия и твоя слава. (2) Если бы в Италии не шла война или если бы враг был так ничтожен, что победой над ним не прославишься, то еще было бы можно, пожалуй, подумать, что человек, задерживающий тебя в Италии, хотя бы и ко благу государства, намерен отнять у тебя возможность прославиться.

(3) Но Ганнибал со своим войском, целым и невредимым, четырнадцатый год держит Италию в осаде – не покажется ли жалкой тебе твоя слава, если этого врага, пролившего столько крови, заставившего нас пролить столько слез, ты, консул, не выгонишь из Италии, не завершишь войну и не будешь чтим так же, как Гай Лутаций, завершивший первую войну с Карфагеном[908]?

(4) Разве Гамилькар как вождь был страшнее Ганнибала? Разве та война была страшней этой, разве та победа была славнее и значительнее, чем будет эта, – только бы одержать ее в твое консульство! (5) Разве прогнать Гамилькара из Дрепана[909] и с Эрика важнее, чем вытеснить пунийцев и Ганнибала из Италии?

(6) И хотя ты больше дорожишь славой, которая у тебя есть, чем той, на которую только надеешься, что тебя больше прославит: вызволение ли Испании или Италии из войны?

(7) Ганнибал еще не в таком положении, чтобы можно было поверить, что предпочитающий другую войну руководствуется презрением, а не страхом. (8) А если ты снаряжаешься на войну с Ганнибалом, зачем тебе такой кружной путь: переправляться в Африку, рассчитывать, что он последует туда за тобой?

Почему тебе не идти напрямик – туда, где Ганнибал сейчас, если уж ты стремишься к великой славе завершителя войны с Карфагеном? (9) Это естественно – сперва защитить свое, потом завоевывать чужое. Да будет мир в Италии раньше, чем война в Африке, и пусть страх сначала отпустит нас – потом пойдем устрашать других.

(10) Если обе войны можно вести под твоим водительством и при твоих ауспициях, победи Ганнибала здесь, а там бери Карфаген; если вторая из этих побед и достанется новым консулам, то первая будет не только славней и значительнее. Именно она вызовет и поход на Карфаген.

(11) Не говорю здесь о том, что казне не под силу прокормить два разных войска: одно в Италии, другое в Африке, – (12) а также о том, что нам ничего не останется на содержание флота и мы не сможем обеспечить себя продовольствием. Но кто же обманывается, кто же не видит надвигающейся опасности?

Публий Лициний будет воевать в Италии, Публий Сципион – в Африке. (13) Ладно, а если – да сохранят нас все боги, страшно даже сказать, но ведь то, что однажды случилось, может опять случиться – Ганнибал победителем двинется к Городу, что ж нам тогда вызывать тебя, консула, из Африки, как Квинта Фульвия из Капуи?

(14) А можно ли положиться на военное счастье в Африке? Суди на примере твоих отца и дяди, погибших вместе с войсками за какие-нибудь тридцать дней. (15) И это – в стране, где за несколько лет они великими подвигами на суше и на море прославили на чужбине и римский народ, и вашу семью.