Ганнибал: Восхождение

– А этот полицейский сказал, кому она принадлежала там, на Востоке? Если еврею, то это не имеет значения. Союзники не возвращают произведения искусства, конфискованные у евреев. Ведь этих евреев уже нет в живых. Советские просто оставляют их у себя.

– Это не простой полицейский, а полицейский инспектор, – сказал Требело.

– Вот слова типичного швейцарца. Как его фамилия?

– Попиль. Что-то вроде этого.

– А-а!.. – протянул Клебер, вытирая губы салфеткой. – Я так и думал. Тогда – никаких проблем. Я ему уже сто лет регулярно деньги плачу. Он просто вымогатель. А что Лей ему сказал?

– Пока ничего. Но Лей явно нервничает. Пока что он все валит на Копника, на своего покойного партнера, – ответил Требело.

– А Лей ничего не знает? Ни малейших подозрений о том, где вы получили картину?

– Лей полагает, что я купил ее в Лозанне, как мы с вами и договорились. Он требует назад деньги. Я сказал, я все выясню у своего клиента.

– Попиль у меня в кармане, я сам им займусь, забудьте про это дело. У меня есть кое-что поважнее, и мне надо это обсудить с вами. Не могли бы вы отправиться в Америку?

– Я не вожу вещи через таможню.

– Таможня – не ваша проблема. Только переговоры, когда вы будете там. Вы должны посмотреть товар перед отправкой, а потом увидите его снова уже по ту сторону океана, на столе в одном из банковских помещений. Вы можете полететь самолетом. На неделю.

– Что за товар?

– Мелкий антиквариат. Несколько икон. Солонка. Мы с вами посмотрим, и вы скажете мне, что вы по этому поводу думаете.

– А то, другое?

– Тут вы в полной безопасности, – заверил его Клебер.

Этот человек звался Клебером только во Франции. По рождению он был Петрас Кольнас, и он действительно знал фамилию Попиля, но не потому, что тот был у него в кармане.

32

Небольшое речное судно "Кристабель" было пришвартовано к причалу на Марне, что к востоку от Парижа, лишь одним веревочным линем, и когда Требело взошел на борт, оно сразу же отправилось в путь. Это был черный плавучий дом голландской постройки, с низкими палубными надстройками, чтобы легко проходить под мостами, и с садом из цветущих растений в терракотовых горшках на верхней палубе.

Хозяин судна, худощавый, невысокий человек с бледно-голубыми глазами и приветливым лицом, ждал у трапа, чтобы приветствовать Требело на борту. Он пригласил швейцарца вниз.

– Рад познакомиться с вами, – сказал он, протягивая для рукопожатия руку. Тыльная сторона его ладони поросла волосами, они росли как-то задом наперед – по направлению к кисти, и у Требело мороз прошел по коже, когда он пожимал эту ладонь. – Идите за месье Милко. Я разложил товар там, внизу.

Сам хозяин задержался с Кольнасом на палубе. Некоторое время они прогуливались между терракотовыми цветочными горшками, затем остановились у единственного в аккуратном садике уродливого предмета – пятидесятигаллонной стальной бочки из-под масла с прорезанными в боках отверстиями, достаточно большими, чтобы в них могла проплыть рыба. Верх у бочки был отрезан газовым резаком и нетуго привязан проволокой. На палубе под бочкой был расстелен брезент. Хозяин судна похлопал по ее стальному боку так сильно, что она зазвенела.

– Пошли, – сказал он.

На нижней палубе он открыл дверцы высокого шкафа. Шкаф был заполнен самым разнообразным оружием. Здесь были русская снайперская винтовка, американский пулемет Томпсона, пара немецких "шмайссеров", пять противотанковых фауст-патронов для использования против других судов и целая коллекция легкого огнестрельного оружия. Хозяин выбрал копье-трезубец для охоты на крупную рыбу, кончики зубцов были спилены. Он вручил копье Кольнасу.

– Я не планирую так уж сильно его порезать, – произнес хозяин благодушным тоном. – Евы сегодня нет, некому будет чистоту наводить. Сделаешь это на палубе, когда мы вытянем из него все, что ему говорили. Только разделай его как следует, чтобы он не выплыл из бочки.

– Милко же может... – начал было Кольнас.

– Швейцарец – твоя идея, тебе и зад подставлять, так что давай действуй. Разве тебе не каждый день приходится мясо резать? Милко вынесет его труп наверх и поможет уложить в бочку, когда ты его разделаешь. Оставь у себя его ключи и обыщи его комнату. Мы и перекупщика Лея уберем, если понадобится. Надо все концы подобрать. И никаких произведений искусства до поры до времени, – сказал хозяин судна. Во Франции он звался Виктором Густавсоном.

Виктор Густавсон – весьма успешный бизнесмен, он торгует морфием, который когда-то принадлежал СС, а также новыми проститутками, в основном женского пола. Настоящее его имя – Влади с Грутас.

* * *

Лей остался в живых, но потерял все свои картины. Они много лет оставались в государственных хранилищах, поскольку судебное разбирательство зависло из-за того, что было неясно, можно ли применить Хорватские соглашения по репарациям к Советской Литве. Невидящие глаза Требело смотрели из стальной бочки, лежавшей на дне Марны, на текущую над ним воду; он больше не был лыс – на голове лохматились зеленые волосы водорослей и морской травы, они развевались в бегучей воде, как кудри его юности.