Гапур — тезка героя

— Несколько лет? — воскликнула бабушка. — И все эти годы дом будет без мужчины, а мой внук, быть может, осилит еще пять русских слов?

Гамид Баширович снова улыбнулся — еще шире, еще откровеннее. Он положил руку мне на плечо и, глядя то на меня, то на бабушку, сказал:

— Потерпите, уважаемая Хагоз… Внук у вас хороший — сообразительный, живой. Я думаю, за время учебы он осилит не пять русских слов, а двести тысяч: ведь в русском языке больше двухсот тысяч слов!

— Двести тысяч! — ахнул я.

— Двести тысяч! — как эхо, повторила бабушка.

Учитель не мог лучше угодить моей бабушке: ведь он похвалил меня. Бабушка была довольна, только вида не показывала. Она даже поглядела на меня с уважением: шутка ли, Гапуру придется узнать двести тысяч русских слов!

Однако решив один вопрос, бабушка вспомнила и о втором.

В свою очередь улыбнувшись Гамиду Башировичу, она сказала:

— Чтоб тебе долго жить… Ответь мне правду: как ты считаешь, выйдет из Гапура судья?

Тут учитель рассмеялся. Но не обидно, не так, чтобы оскорбить бабушку.

— Уважаемая Хагоз, сейчас еще трудно сказать, выйдет ли из Гапура второй Баадул. — Гамид Баширович снова обнял меня за плечи. — Одно я знаю: ум у него живой, пытливый, и толк из мальчика будет!..

Так я впервые услышал имя Баадула.

Вы слышали о таком человеке? Наверное, нет. А ведь его вся Ингушетия знает!

Бабушка не раз рассказывала мне, что до революции в Ингушетии суд над простыми людьми вершили муллы, кадии и царские чиновники. А как они судили — известно. У них богатые всегда были правы. Об этом даже в ингушских сказках говорится.

Только в советское время все изменилось. И судьи стали другие — люди честные, люди из народа. Таким человеком из народа был Баадул, Строгость и неподкупность его вошли в поговорку. Эту поговорку бабушка помнила: «Судьба — в руках аллаха, а дело — в руках Баадула».

Бабушка считала, что Баадул все может, что после аллаха на земле он самый главный. Понятно, ей захотелось, чтобы я стал таким же всесильным, как Баадул!

Бабушка всем говорила: «Гапур будет судьей!» И вскоре об этом знали и наши родственники, и знакомые.

В школе меня частенько теперь зовут судьей.

Но я по-прежнему желаю только одного — пойти в ученики к Холаку, стать трактористом!

Я не могу вам сказать, почему меня тянет к машинам. Папа с машинами дела не имел. Мама лишь недавно научилась управлять сепаратором и электродоильным агрегатом. В общем, у нас в семье механиков нет. Быть может, все дело в моих далеких предках? Я бы не удивился, если б узнал, что первый «Це модж» — «Краснобородый» — до смерти любил металлические вещи. Если б так было, тогда бы все прояснилось: любовь к металлу перешла ко мне по наследству!

Едва научившись ходить, я начал отличать металлические игрушки от всех остальных — деревянных, резиновых и целлулоидовых. Мама говорила мне, что целлулоидовые погремушки я отбрасывал без всяких разговоров. А если мне совали в руки шарикоподшипник, я мог играть им целый день, и не плакал, и есть не просил…

Конечно, я в чудеса мало верю. И все-таки интересно было бы заглянуть в будущее. Хотя бы одним глазком. Стану я трактористом или нет? А может быть, летчиком? А коли повезет, космонавтом?

Хотел бы я верить, что именно так и получится…

ССОРА С СУЛЕЙМАНОМ

Вот что я у вас хотел спросить: есть люди, которые никогда ни с кем не ссорятся? Наверное, есть. А у меня так не получается.

С бабушкой у нас часто бывают ссоры. Конечно, достаточно мне сказать ей доброе слово, и они кончаются, но все-таки дня не проходит, чтобы она не назвала меня «дуралеем» и «шайтаном». И с Сулейманом я ссорюсь. Вы, наверное, помните, последний раз я обиделся на Сулеймана, когда расправлялся с заколдованным чапилгашем тети Напсат и он выставил меня обжорой…

Но до драки дело у нас не доходило. А вот теперь дошло.

Сейчас я сижу и думаю: из-за чего мы поссорились? Из-за футбола? А может, дело в другом? Может, разозлило меня больше всего то, что Сулейман стал звать меня «судьей»?

Началось-то все с футбола…

Утром я встретил Сулеймана на улице. Обменялись новостями. Он сказал, что нашел на Сунже большую корягу и задумал сделать плот. Кстати, не хочу ли я принять участие в оборудовании плота? Капитанский мостик надо сделать, бортики, весла нужны… Я ответил, что плот — это здорово и, конечно, я приму участие в его оборудовании. Потом я сообщил Сулейману, что бабушке подарили осла и теперь она собирается его продать.

— К нам Касум приходил, наверное, купит, — заключил я.

Все бы и обошлось, если б Сулейман не сказал, что капитан футбольной команды Магомет ставит его в субботу на игру с карабулакцами левым краем.

— Это он меня ставит! — возразил я. — Он сам говорил: если Хасан из седьмого «А» уедет в Джерах, на левом крае я буду играть…

Сулейман насупился.

— Не говорил тебе этого Магомет!

— Говорил!

— Тебя на левый край ставить нельзя, — утверждал Сулейман, — ты левой бить не умеешь.

— Умею!

Мы препирались так, пока в пылу спора Сулейман не назвал меня «судьей».

— Судья из тебя получится, а футболист — никогда!