Гарабомбо-невидимка

– Займем земли двадцать седьмого ноября. В этот день женится Ремихио-лизоблюд. Власти и помещики напьются. Двадцать восьмого – воскресенье. В понедельник – День войск запаса. Власти будут на параде. У нас четыре дня. Помещики смогут прискакать только во вторник.

– Хорошо.

Он постарел. Он затрясся, но, крепкоохватив себя руками, сдержал озноб. Гарабомбо дрожал с минуту (ему исполнилось сто тридцать лет).

– Свободными будут не только Чинче, Пакойян и Учумарка! – крикнул он. – Общины пройдут по всему Паско! Когда хоронили Ранкас, выборные поклялись в Хунинской пампе, что поместий не будет. Знайте, «Дьесмо» обречено! Андаканча обречена! И Помайарос, и Скотоводческая Компания – все обречены на гибель! – Он яростно швырял названия поместий: – Чакапампа обречена! Парья обречена! Уирин обречен! Чикипарай обречен! Уанка обречена! Анаскиске обречено! Парьямарка обречена! Янамате обречено! Харрия обречена! Все поместья Паско встретят утро без хозяев. Кончились наши беды!

(Сто сорок, он обречен.)

Гарабомбо опустил голову. Шея его напряглась, стариковские жилы проступили на ней.

Кайетано засмеялся, и всем полегчало.

– А они-то лягут спать! И Фернандини, и Леркари, и Проаньо, и Лопесы! Я увижу, как плачет Игнасио Масиас! Ах ты, гадюка! Не видать ему Уткуйяку, и Ранракалчи, и Коноканчи, и Скотоводческой Компании!

Высокомерный Игнасио Масиас, бывший министр земледелия в кабинете Прадо, владел в Паско сотней тысяч гектаров.

– Ты посмеешься под землей, Хорхе Паласиос! – злобно крикнул Эпифанио Кинтана.

Паласиоса, кровожадного и похотливого владельца Уткуйяку, схватили его собственные надсмотрщики. Он провисел трое суток, но не одумался и снова взялся за свое. Наконец труп его нашли на берегу Рио-Бланко.

– Кончилось их время! Больше им не кричать «все мое»! Оград не будет! Никто не остановит нас!

В голосе Гарабомбо слышалась дрожь земли, залитой грозным прибоем босых ног.

Всех охватил трепет. Все знали что выборные давно думают вернуть землю, но никто не догадывался о размахе движения. За одну ночь сметут с лица земли двадцать поместий! Знамена общин взовьются над двумя сотнями тысяч гектаров! Все смотрели на Гарабомбо, зодчего непобедимой мечты, Даже Корасма ему завидовал! Когда-то Гарабомбо открыл ему глаза. Десять лет прошло с той норы, как Гарабомбо, учивший допризывников, произнес впервые слово «требовать». В то далекое воскресенье, вспоминал Корасма, они маршировали под палящим солнцем, на прямоугольном пустыре, который заменял в Чинче плац, и вдруг появились двое чужих и осел, груженный, корзинами. Хлеб был тогда в их селенье почти неведомым лакомством.

– Р-разойдись! – приказал Гарабомбо.

Они столпились вокруг торговца, на котором были подштанники.

– Хлеб продаете, сеньор?

– Да, мы с женой торгуем хлебом по всей провинции.

– А сколько он стоит?

– На реал четыре буханки.

Особый восторг вызвало печенье. Все накупили хлеба; купил четыре хлебца и Гарабомбо.

– А откуда вы, сеньор?

– Из селенья Тапук.

– У вас там община или что?

– Община.

– Значит, вы из общины Тапук?

– Да. Из семьи Кондор.

– А жена ваша?

– Она тоже из селенья.

– И давно вы хлебом торгуете?

– Обхожу все селенья хотя бы раз в год.

Он спрятал медяки, погрузил на осла корзины и удалился.

– Спрятать хлеб! – приказал Гарабомбо. – Стройся!

Они опять построились.

– Он вот из общины Тапук. А вы, ребята, откуда? Скажите честно.

– Мы из Чинче…

– Я из поместья Чинче…

– Я здешних помещиков…

– А ты сам откуда?

– Тяжело говорить.

И Гарабомбо опустил голову.

– Ты нам верь, сеньор, мы не выдадим!

–  Ятоже из поместья Чинче, но меня выгнали. Нельзя так, братья!Мы, думаю я, доброго рода, мы сильны, но мы – в рабстве. Этот дядька в подштанниках – из общины, он может повсюду ездить, он сам себе хозяин. Кто лучше? И что лучше – быть рабом в поместье или членом общины?

. – В поместье лучше, – сказал Криспин.

– Почему?

– Надежней.

– Это как?

– Хозяин в обиду не даст.

– Нет, сеньор инструктор, – вступил в разговор Игнасио Айяла, – лучше в общине.

– А почему?

– Она свободна, она себе хозяйка. Хотят общинники что-то делать – и делают: ездить хотят – ездят, уйти захотят – уйдут. А мы – привязанные. Как помещику вздумается, так и будет.

– Ну, так что же. лучше? Кто за помещика, кто за общину? Поднимите руки!

Почти все были за общину.

– Братья, в гимне поется, что мы свободны, А мы не свободны, мы рабы. Свободен сеньор Кондор. Мы – скот на привязи. Подумайте об этом!

Ветер вздымал вихри бурой земли.

– Свободные мы или рабы?

Почти все сказали:

– Рабы.

– Тогда что же нам делать?

Они ответили:

– Нечего!

– Нет, ребята, сделать можно, я вам сейчас объясню. – Он вынул книжку. – Ребята, вот конституция Перу. Здесь в статье 211 сказано: если у индейца нет земли, он может ее забрать.

Он обошел строй, показал всем статью. Грамотные с трудом читали, неграмотные слушали.

– В следующее воскресенье мы об этом подумаем вместе. Пока думайте дома. Разойдись!