Garaf

— Не знаю, — вздохнул Фередир. — Там, откуда мои предки… в общем, помнишь, как у фородвэйт представляют себе Эру? Я там посмеялся над ними, а ведь у нас там многие тоже думают, что он какой–то… в общем, кто как представит. Лет двести назад в одном роду — у озера Рун — могущественный и храбрый конунг объявил себя богом. Воплощенеим Единого. Правда! Его звали Вотэйн. Глупо, но там и сейчас кое–кто в него верит… А я — я просто не знаю. Я бы хотел верить, как Эйнор. Он глянет на Запад — и лицо светлеет. А я… — повторил Фередир и грустно улыбнулся. — Мне отец как говорил? Рубись, сынок, греби баб, пока не женился, будь верным слову и князю, поменьше думай про «потом». Это я с Эйнором побыл и задумываться стал, а те, у кого рыцари из местных, такими же остались, как я был…

«Много ты задумывался, когда жену у торговца огулял?» — хотел было спросить Гарав… но внезапно понял, что это было бы гадостью. У Фередира было грустное лицо. И Гарав промолчал.

— Зимовать придётся в поле, наверное… — сказал Фередир неожиданно. — Поганое дело, особенно на севере. Один раз зимовали. Позапрошлой зимой, в Эрегионе, в предгорьях… Коней половина пала, траву добыть не могли… у нас болеть люди начали.

— Почему в поле? — удивился Гарав. — Уйдём в Форност…

— Если бы… — Фередир оперся затылком на стену. — Это куда загонят… Тогда я всю зиму не раздевался. Холод, холод, холод… Я мальчишка был совсем. Плакал. Хворост собирали вокруг лагеря, всё дальше уходили дрались из–за него, а рядом волки, прямо доплюнуть можно. Ты ревёшь, хворост тащишь, а они за полы хватают, серьёзно. Один отстал у нас, мы не сразу заметили, обратно бегом, а его доедают… Сапоги разлезлись, и первые, и запасные, пальцы торчат, подошва посеклась вся о камни — кусками от плаща ноги обматывал… Пехотинцы коня у рыцаря убили, съели. Он пошёл, двоих зарубил, а остальные его закололи. Троих пехотинцев повесили, рядом со мной люди стоят и говорят: «Повезло, не мучаются…» А в тот день сухари раздавали, оруженосцы успели на рыцаря получить, я потом видел — в шатре сидят и лопают, торопятся… крошки с подстилки подбирают и в рот…

Гарав передёрнулся. Фередир вздохнул:

— Война — она такая. Это не втроём по Ангмару ездить.

— Кто вас туда загнал–то? — хмуро спросил Гарав. Фередир хмыкнул:

— Да никто. Пока мы там стояли — орки с гор не совались. Вот и всё.

— Много из лагеря разбежалось?

— Разбежалось? — Фередир непонимающе посмотрел на друга. — Да кто же побежит? Позади же всё–таки свои… деревни, дети, женщины… — он опять вздохнул: — Куда тут побежишь… Ты бы спел, что ли? Да и спать пойдём, а то Эйнор придёт — врежет…

— Ага, — охотно согласился Гарав, откидываясь на подушку. — Вот, слушай…

Где сражались с тобою плечом мы к плечу?
Ты не помнишь? И я позабыл,
Помню я, ты ударил клинком по мечу,
Что нацелен мне в голову был.

Да, осталась зарубка тогда на клинке;

Помню, битва была горяча,
И закат отражался в широкой реке,
Алым блеском играл на мечах.

Помню, не было вражьему войску числа,

Плыл над полем клубящийся дым;
Помню я, когда в щит твой вонзилась стрела,
Ты сказал: «Ничего, устоим!»

Длился бой, и закатный тускнеющий свет

Утонул в наступившей ночи.
Мы погибли в той битве? А может быть, нет?
Нет ответа, и память молчит.

Как же звали тогда и тебя, и меня,

Кем мы были в те давние дни?
В старых песнях, в легендах звучат имена —
Может, нашими были они?

Что за битва была? — Битва Света и Тьмы.

А когда это было? — Давно.
Вспомнить все не сумеем, наверное, мы,
Но и все нам забыть не дано.

Снова память о прошлом всплывает из снов;

Век иной, но я верить хочу:
Если грянет сражение грозное вновь,
Будем биться плечом мы к плечу.[120]

— Спать, — устало сказал Эйнор. Он уже с минуту стоял в дверях и слушал. — Спать, оруженосцы. До рассвета не так уж далеко…

…Гараву снились слова. Стихи. Песня. Голос Мэлет — без её лица.