Гарантия на счастье

Я думал, мы сможем увидеться, но поскольку ты уехала с тетей Ясминой… передай ей от меня привет.

Дорогая Наталька!

Мне очень жаль, что даже после стольких лет ты не можешь меня простить.

Наталия, поздравляю тебя с твоим восемнадцатилетием, желаю тебе, чтобы ты всегда выбирала с умом…

ВЫБЕРИ С УМОМ!

Этакий призыв к глупцам. На этот раз выбери с умом, если до сих пор твой слабый разум не смог принять правильного решения.

Это письма ей. Любимая дочурка… Мое золотко, Наталька. Сколько лет они здесь лежат?

Ей стало нехорошо. Она вскочила и побежала в ванную комнату. Торопливо умылась. Потом ощутила такую сильную ненависть, что пришлось изо всех сил ухватиться за крючок для халата, чтобы не упасть. Сжавшись в комок, она уселась прямо на пол, около унитаза, и заплакала. Слезы лились с самого дна ее бедной мужественной, независимой, поруганной души. Обида на мать вытекала вместе со слезами, как прокисшая вода из-под огурцов, которую она сцеживала в конце августа.

Тошнота вернулась неприятной волной. Она склонилась над унитазом, ее вырвало. Ей полегчало, но вернулись слезы, чистые слезы, печальные и безутешные. Она плакала, пока не иссякли силы.

Умылась и как сквозь туман услышала: «Прости, я думала, что так будет лучше». Бедная, бедная мама. Мама сделала это из любви к ней. Чтобы она не страдала. Не помнила, не позволила причинить себе боль. Вслед за обидой накатили воспоминания. Вот Кшиштоф, его тело, его руки, его живот. Его улыбка, его губы. Нежнейшее прикосновение руки к внутренней стороне бедра. От одного воспоминания ее тело покрывалось мурашками. Ведь это было приятно, это не было плохо.

Ты не умеешь любить.

Она не хочет провести сочельник в доме, в котором не будет Рождества. Не хочет, она только делает вид, что хочет. Нужно сложить и отвезти вещи. Вымыть пол в комнате и принести со двора дрова. Разжечь огонь в камине. Вести себя так, как будто это и есть то самое чудо. Как если бы она была ребенком. И елка, большая, а подставка наверняка в сарае, никому не нужная уже много лет. Последнее время у них была искусственная елка, красивая, для которой она даже купила хвойный аромат. Но теперь ей уже не нужно делать вид. Теперь можно быть собой. Она больше не должна изображать радость для матери. У нее будет Рождество, и ей будет, как тогда, пять лет. И конфеты, длинные, и ароматный пирог. Никто ее за этим не поймает и не побранит. Она устроит себе праздник.

УСТРОЙ СЕБЕ ПРАЗДНИК!

Она нервно засмеялась и зажгла свет во всем доме. Еще только половина десятого. А потом, после уборки, она поедет в город и купит огромную елку, и подарок себе купит, и положит под эту елку, а потом оставит следы на полу, чистом, натертом до блеска, мокрые следы, и приоткроет дверь на улицу, в знак того, что святой Миколай уже пришел.

И поедет за покупками — купит творожный пирог и яйца или испечет, сама испечет, и будет есть и есть, и ответит на письма отцу, и устроит себе праздник.

Сквозь слезы и смех драила комнату с камином. Выбрала из очага гвозди — в прошлом году она сожгла в камине пару досок, в них наверняка были гвозди. Подвинула кресло к камину. Она не помнила, чтобы его когда-либо использовали, но, несмотря на это, зеленая обивка была весьма потертой. Она набросит на него лоскутное покрывало из своей спальни. Это будет новая комната, ее комната, ее маленькое чудо.

Заблестели оконные стекла. Она вымыла их Лучшей Жидкостью Для Мытья Стекол. Сняла занавески и бросила в ванну. Замочила в порошке. Вода стала серой. Она долго полоскала их, а потом повесила и разложила на полу под ними старые полотенца.

Накинула куртку и вышла во двор. Ей пришлось расчищать снег, чтобы добраться до сарая, но она не ошиблась: подставка с металлическими лапами льва ждала ее там, с правой стороны.

Почувствовала, что горят щеки.

Хлопнула дверью сарая, положила подставку в прихожей, обулась, закрыла за собой дверь и очистила от снега машину. К счастью, мотор завелся с первого раза. Медленно двинулась в сторону города.

Все же ему это не по силам. Он не учел, что в такой сильный мороз идти гораздо труднее. Нога болела все сильнее, а в ушах шумело: «Проваливай отсюда!»