Гардемарины, вперед!

— Куда — знать тебе не надобно. За тобой придут. Поедешь с поручиком лейб-кирасирского полка… — Лесток помедлил, словно раздумывая, стоит или нет называть фамилию.

— С поручиком… — не удержавшись, подсказал Александр.

— Бергером.

23

Австерия уже работала. А может, она и не закрывалась на ночь, готовая выдать по первому требованию вина, колоду карт и дымящуюся трубку.

— За австерией по правую руку от набережной, — шептал Александр, — двухэтажный дом немца Штоса. Окна на втором этаже, выходят в палисад. Внизу ставни закрыты, все спят. Только бы он был дома…

Заспанная служанка быстро открыла дверь и, не удивляясь, не задавая вопросов, провела Александра на второй этаж. Дверь в комнаты Лядащева оказалась незапертой.

— Проснитесь, Василий Федорович! Проснитесь, умоляю вас. Я пришел, чтобы отдать вам в руки судьбу мою и жизнь. Мне надо понять, удача ли прискакала ко мне на арабском коне, или беда стучится в дверь. Да не смотрите так удивленно! Меня вызвал к себе Лесток. Я не могу рассказать, о чем он со мной говорил. «Под страхом смертной казни» — так говорят в Тайной канцелярии. Но мне нужна ваша помощь. Я пешка в чьей-то игре. Но я должен понять, что творится вокруг. В чем обвиняют Лопухиных? За что взяли Бестужеву? Какое отношение к заговору имеет дочь ее Анастасия? Вы знаете все, недаром я встретил вас в доме графа Путятина.

— Тебе Лесток дал поручение?

— Я этого не говорил, — поспешно отозвался Александр.

— А иначе зачем бы ты прибежал ко мне в такую рань? — Лядащев зевнул, поскреб пятерней подбородок и сел, опустив ноги на пол. Только сейчас Александр заметил, что Лядащев спал не раздеваясь. Пышный парик примялся с одной стороны. Скомканный камзол заменял подушку, и на правой щеке отпечатался причудливый узор золотого шитья. — Пили мы вчера у Ягупова. О-ой! — Лядащев опять глубоко, со стоном зевнул. — Ненавижу это занятие, да отказаться нельзя — обида на всю жизнь. Домой меня чуть живого привезли. Кто — не помню.

— Василий Федорович, выслушайте меня. Я не пришел бы к вам, если бы дело касалось меня одного. Но все складывается так, словно я помогаю следствию поймать ее.

— Кого поймать? Говори толком.

— Вы же читали опросные листы. — Голос Александра прозвучал умоляюще. Ему очень хотелось, чтобы Лядащев сам догадался, о ком идет речь. Но тот ничего не хотел домысливать сам.

— У меня, братец, от этих опросных листов в глазах троится. Вот ведь зевота напала… Посмотри-ка там, в углу, за стулом… Нет ли там бутылки? Если меня привез домой Ягупов, то она непременно должна там стоять. И полная! Есть? Значит, точно, Пашенька меня на второй этаж приволок. Возьми бокалы на подоконнике. Налей… Ну вот, теперь рассказывай. И все сначала. Значит, ты был у Лестока…

— Был, Василий Федорович. — Александр помолчал в надежде, что дальше Лядащев начнет говорить сам, но тот молча прихлебывал вино и ждал. — Хорошо, я сам все расскажу. Цена этой откровенности — моя жизнь. — Он погрозил кому-то пальцем и продолжал: — Я люблю дочь Анны Гавриловны Бестужевой — Анастасию. Случайно я видел, когда и с кем она бежала из Москвы. Теперь Лесток хочет, чтобы я опознал этого господина.

— Ну и опознай. Я-то здесь при чем?

— Что ей грозит?

— Анастасии Ягужинской? Да ничего. Она такого наговорила, любовь твоя, что ее не наказывать надо, а деньги платить за показания.

— Как — деньги? Она помогла раскрыть заговор?

— Ничего не раскрыла, а просто перепугалась до смерти и подписала все, что от нее хотели. А хотели, чтобы она оговорила мать. Но ее показания ничего не решали. Бестужеву взяли после допроса Ивана Лопухина. Тот постарался, ничего не утаил. Но я, как он, на дыбе не висел, и не мне его судить.

— На дыбе висел… — повторил Александр глухо, а потом, словно поймав на лету подсказку Лядащева, подался вперед. — Так Анна Гавриловна невиновна?

Лядащев рассмеялся невесело:

— Знаешь, как в городе называют дело об отравителях? «Бабий заговор». Лесток всем и каждому говорит: «Как же не быть строгим, если, кроме пустых сплетен да вздорной болтовни, ничего нельзя добиться от упрямых баб?» И этих «упрямых баб» пытают без всяких скидок на их красоту.

— Зачем же их пытать? Может, они и впрямь только сплетницы?

Лядащев хмыкнул неопределенно, опять зевнул и перекрестил рот.

— Знать надо, братец, о чем можно сплетничать, а о чем нельзя. А то больно много сплетников развелось. И посол австрийский Ботта в их числе. Ты на меня так преданно не смотри. Я тебе никаких тайн следственной комиссии не выдаю. Об этом весь Петербург говорит, — Лядащев вдруг подмигнул Белову, — и все «под страхом смертной казни».

— А какую роль во всем этом играет Бергер?

— Дался тебе этот Бергер!

— Так я еду с Бергером.

— Куда? — быстро спросил Лядащев и внимательно посмотрел на Александра. — Зачем тебе ехать с Бергером?

— Я вам уже говорил. Я еду с Бергером для опознания. Куда — не знаю.

— Хорошая компания, ничего не скажешь, — проворчал Лядащев. — Посиди-ка один. Пойду умоюсь. Башка раскалывается. — И ушел в другую комнату.