Гардемарины, вперед!

Но уж больно мальчишка неразговорчив, все хмурится, косится. Но с другой стороны, как поговоришь на полном скаку? Курсант небось одним озабочен: как бы из седла не выпасть. Это и неудивительно — двенадцать часов в седле. Уж на что Бергер привычен к верховой езде, а у самого ломит спину и поясницу колет, словно в муравьиной куче сидит. Хорошо хоть дорога знакома. Год назад Бергер ездил в охотничий особняк по одному весьма деликатному поручению Лестока.

Только к ночи они прибыли на постоялый двор, который Бергер наметил для ночлега. Саша сполз с лошади, осмотрелся. Черная, словно обугленная изба стояла на развилке двух дорог — одна вела на мост через заросшую камышом речку, другая, воровато шныряя меж невысоких, проросших щетинистой травой холмов, исчезала в глубоком овраге. Плотный, казавшийся липким туман затопил все окрестности.

— Приятное место… Вы уверены, что это трактир, а не притон? — впервые за день обратился Саша к Бергеру.

— А черт его знает, — с раздражением отозвался тот. — Хозяин — бывший каторжник, это точно. Но кормят хорошо, и клопов нет. По мне, будь хоть преисподняя, лишь бы пожрать дали.

Против ожидания трактир встретил их приветливо. Изба была просторной, столешница сияла добела выскобленными досками, в углу мерцал не по-крестьянски богатый иконостас, украшенный гирляндами хмеля. Благообразный старик поклонился приезжим в пояс и молча принялся накрывать на стол.

— Это каторжник? — спросил Саша испуганным шепотом.

— Он, — с удовольствием согласился Бергер.

Хорошее расположение духа вернулось к нему. На постоялом дворе, как и в любом другом месте, где не было лиц старше его чином, он чувствовал себя хозяином, которому все дозволено. К столу подсел проезжий шляхтич и, застенчиво улыбаясь, стал жаловаться на плохую дорогу, на лошадей, на бессонницу.

Саша поспешно, не разбирая вкуса еды, проглотил содержимое тарелки, выпил кружку теплой, остро пахнувшей калганом браги и первым вышел из-за стола. Глаза у него слипались. Ему казалось, что как только донесет он себя до лавки, то сразу заснет. Но не тут-то было.

«Что он так орет? — думал Саша про Бергера. — Что он шляхтича спать не отпускает? Странное лицо у этого курляндца. Днем глаза были как щелочки, все щурился, а теперь стали круглые, незрячие, словно вместо глаз повесили на переносье спелые сливы…»

Бергер рассказал старику и шляхтичу про какую-то белокурую Машку-красавицу, и Саша, решив, что это история несчастной любви, все силился понять, отчего встречи с этой Машкой происходили в конюшне.

В избе было почти совсем темно. Из экономии хозяин заменил свечу тонкими, воткнутыми в железные вилки лучинами. Обгорелые угли падали в лохань с водой и слабо шипели, распространяя угарный запах. Старик-хозяин сидел на лавке под образами и ждал, когда неугомонные постояльцы пойдут наконец почивать. Шляхтич, босой, без парика и кафтана, дремал, опершись на руку.

— Слушай… Ты не вороти рожу-то! — талдычил в дымину пьяный Бергер и толкал шляхтича в бок. — Я человек государственный. Выпили — надо поговорить… Машка моя и улыбаться умела. Не веришь? Приду, бывало, в стойло, а она губой мягкой эдак…

— Спать пора, — сказал вдруг шляхтич и встал, но Бергер поймал его за руку и прохрипел злобно:

— Нет уж, сиди! Сам, сукин сын, на бессонницу жалуешься, а сейчас вдруг спать? У меня бессонницы не бывает. Давай со стариком поговорим… Интересный, я тебе скажу, старик! Убийца. Старик, иди ближе! Да ты рожу-то не вороти! Ну-ка, старик, расскажи нам, за что ты на каторгу попал?

— Не надо, барин, — неожиданно испуганным и умоляющим голосом попросил хозяин. — Я уж все вам рассказывал.

Бергер довольный рассмеялся:

— А ты еще расскажи. Вот господин не слышал, а тоже любопытство имеет.

— Не имею, — выдавил из себя шляхтич и уронил голову в медный, залитый брагой поднос. — Отвяжись от него, сатана!

— Да ты послушай… — Голос Бергера прозвучал неожиданно проникновенно, и даже легкая грусть проскользнула в его интонации. — Он ведь человека ножом в спину пырнул. Нож по самую рукоятку… Понял? Ты бы смог человека зарезать? Нет? А вот он смог. И знаешь, из-за чего он на смертоубийство пошел? Из-за бабы! — Бергер опять повернулся к старику. — Ты головой-то не верти. Ты мне в глаза смотри! Мы тебя сейчас судить будем!

Саша вскочил с лавки и вне себя от ненависти прошипел в лицо Бергеру:

— Если вы сейчас же не оставите старика в покое и не ляжете спать…

— Ты что, совсем ошалел? — перебил его Бергер. — Перепился, что ли? У нас суд идет…

— Прекратите этот спектакль, или я никуда не поеду, — продолжал Саша, тряся кулаками от злости. — Господин Лесток…

— Тише ты! — При одном упоминании этого имени Бергер ссутулился, тело его подобралось, а глаза словно сдвинулись к переносью. — Тихо! Спать так спать.

Встали они рано, солнце только взошло над холмами. Бергер был мрачен, но, как всегда, разговорчив.