Гардемарины

Глава 2. Гальюн

Гальюн – (от голландского – galjoen – в переводе нос корабля) – первоначально свес на носу парусного судна для установки носового украшения судна. Традиционно на этом же свесе, между княвдигетом – носовая кница (деревянный или металлический угольник для скрепления деревянных частей судна, служащая опорой для бушприта и дающая архитектурное оформление носу корабля и носовой частью корабля). Там закрепляли специальные доски, а в них пилили дыры для отхожих мест матросам (для офицеров такие же были в корме корабля). Поэтому моряки сейчас «гальюнами» называют туалеты на кораблях, а иногда и на берегу.

Алексей Морозов после окончания десятого класса неожиданно сам для себя поступил в высшее военно-морское училище радиоэлектроники имени Попова, расположенное в Петродворце. Если бы кто-то его спросил, зачем он, мечтавший стать историком, выбрал себе военную стезю, он бы сам объяснить доходчиво не смог.

Смешно, но понравилась форма. Когда он в первый раз увидел курсанта в Петергофском парке в белой форме, сверкающей золотом якорей, курсовок и надписью «ВВМУРЭ имени Попова» на ленточке бескозырки, что-то перевернулось в его душе.

Возможно, сыграло свою роль то, что все самые красивые девушки смотрели вслед плывущему, как белый лебедь по аллее парка, курсанту, не обращавшего ни на кого своего внимания.

Что-то перевернулось в душе Алексея, и он вдруг принял решение поступить в училище, хотя до этого рассматривался им только вариант завалить экзамен и поступить в Ленинградский университет на исторический факультет. Не сдавать экзамен в училище он не мог, так как был направлен по комсомольской путевке, а вот завалить вполне мог и не пройти по конкурсу.

Так получилось, что он практически пропустил курс молодого бойца из-за неразберихи командования, выдавшему ему справку о поступлении только со следующего года и потом отменившего свое решение. Алексей прибыл в училище только почти к принятию присяги.

Смотрелся он очень молодо по сравнению к теми, кто закончили одиннадцать классов или уже пришли из армии и флота. Он закончил экспериментально десять классов, в отличии от многих, кто закончили одиннадцать классов. Он принадлежал к первому выпуску десятилетки.

Да и не совсем правильное воспитание на хуторе у бабушки, закончившей еще в том Петрограде институт благородных девиц. Он был вежлив, не матерился, не курил, называл всех курсантов на вы, только что не шаркал ножкой. Не всем это нравилось.

– Ты зачем, Морозов, пошел на военную службу? – спрашивал его со вздохом (уже не первый раз) командир отделения старшина 2 статьи Бочкарев, – ну шел бы себе в какой-нибудь гуманитарный институт, там, где такие головастые нужны! А в армию-то зачем? Тебе же даже нет семнадцати лет!

– Есть! – с вызовом отвечал Алексей, – три недели назад исполнилось!

– И что? Присягу принимают с восемнадцати лет, а ты умудрился принять в семнадцать. Зачем тебе это надо? На флоте нужны, – он на минуту задумался, видимо, решая, как сказать помягче, чтобы не нарушить внутренний мир «блаженного» курсанта, – на флоте нужны, – повторил он. – ребята с медными глотками, способными перекрикивать шум турбин, с железными нервами, как корабельные канаты, которые невозможно перекусить или разорвать, матерящиеся налево и направо! А ты же на первой трудности разрыдаешься и станешь громко кричать – мама спаси! А в море мамы нет и некому прийти тебе на помощь! Или, услышав увесистые матюги от своих начальников, прыгнешь за борт.

– Вы не правы, товарищ старшина! – ответил, покраснев, Морозов, – я буду стараться, и флотский офицер из меня даже очень получится. Я всю жизнь хотел стать офицером.

– Хотеть и возможность стать – это разные понятия! – продолжил с некоторой грустью старшина, – а пока пойди драить гальюн добела и покажешь мне, как ты это сделаешь. За что? – он увидел недоуменный взгляд Алексея, – гюйс у тебя плохо поглаженный!

– Есть выдраить гальюн добела и вам доложить! – подавил в себе желание оправдываться Морозов.

Он то знал, что гюйс у него поглажен нормально и стрелки такие, что порезаться можно, как говорили. Он понимал, что старшина просто придирается, чтобы заставить его самого подать рапорт на отчисление из училища.

Ротный гальюн представлял из себя большое помещение с двадцатью чашами Генуя, вделанными в пол, и десятью писсуарами, а также умывальником – помещением для умывания с двадцатью раковинами и кранами.

Алексей прошел в помещение, запер его на ножку поломанного стула и присел на окно, открыл его и стал разглядывать, что там происходит во дворе.

Кто-то, видимо, из курсантов начал ломиться в гальюн, но Алексей никак не реагировал на стуки и крики. Он уже не первый раз драил гальюн и знал, что если дверь открыта, то гальюн можно драить бесконечно. Приказ сделать приборку – есть приказ начальника и его надо выполнять.