Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Эртелевский тип двуликого держиморды угадывается в образе полковника в известном рассказе Л. Толстого "После бала" (1903) - настолько в обоих случаях близки внешние ситуации, изобразительные средства и идейные переклички.

В современной трактовке Эртеля упорно действует инерция смотреть на него "сверху вниз", с высоты признанных художественных авторитетов, забывая, что автор "Гардениных" был в некоторых отношениях их предшественником. К примеру, замечено: эртелевский роман "Смена" тематически предвосхитил пьесу А. Чехова "Вишневый сад" (во всяком случае перекличка в драматических судьбах барских усадеб в обоих произведениях очевидна), образ "богохульника" Петра Перелыгина из повести "Карьера Струкова" заставляет вспомнить горьковского Егора Булычева, а некоторые степные картины И. Бунина близки по настроению и краскам пейзажам Эртеля.

Инерция иного рода - смотреть на "Гардениных" и другие произведения Эртеля лишь с социологическим мерилом в руках, отодвигая на далекий задний план их художественные достоинства, да к тому же еще попадая под влияние присущей автору беспощадной и слишком строгой самокритики, по которой в его сочинения "уже через 20 лет будут находить только этнографический и исторический интерес, а через 50 лет сдадут в макулатуру". Да, тесная спаянность со временем у Эртеля несомненна, и некоторые его произведения ныне воспринимаются как утратившие свою остроту "былое". Однако в его творчестве много и общечеловеческих мотивов, в том числе и в "Гардениных". Особенно примечательно глубокое художественное исследование им мертвящей силы духовного рабства. Эту тему в романе не следует понимать односторонне, лишь в плоскости узаконенной и материальной зависимости личности. Анализ нравственного холуйства у Эртеля более тонок и органичен. Прекрасный пример тому - образ добровольной рабыни гарденинекого дома Фелицаты Никаноровны "Отрадно это, милые мои, когда воли своей не имеешь, - ох, какая забега снимается!" - умиляется етарая экономка. Все ее лакейское существо восстает против любого проявления "воли". Замечательно в этом отношении письмо старушки "матушке-барыне", в нем Эртель показал себя прекрасным стилистом эпистолярной речи уходящих со сцены дворовых людей.

Финал судьбы Фелицагы Никаноровны драматичен. Накопившаяся за полвека горечь в ее увядшей, казалось бы, душе все-таки выплеснулась наружу - она уходит в монастырь, смутно сознавая никчемность своей жизни. Еще более трагичен конец судьбы бывшего наездника Онисима Варфоломеича и членов его жалкого семейства, вынужденных ради хлеба насущного заняться балаганным шутовством. Нравственное рабство убивает не только человеческое достоинство, нЪ и волю к жизненной борьбе, - недаром опустившийся на самое "дно" Онисим Варфоломеич называет себя "убитым человеком". Эртель, справедливо гордившийся этим образом, видел причину такого падения в том, "что не оказалось барского рысака, к которому мож"о бы было привязать душу".

Многообразие проблем и характеров, эпический размах повествования, меткие картины народного быта, стилевое богатство ставят "Гардениных" в первый ряд книг о пореформенной России. Прочитав роман, Л. Толстой записал в дневнике: "Прекрасно, широко, верно, благородно". В своем предисловии к "Гардениным" (1908) автор "Войны и мира" отметил ряд достоинств произведения и особо подчеркнул "удивительный по верности, красоте, разнообразию и силе народный язык", уверенно добавив: "Такого языка не найдешь ни у старых, ни у новых писателей..." Читатель убедится в справедливости этих слов.

Перед теми, кто впервые открывает для себя Эртеля, предстанет, по выражению Чехова, "великолепнейший пейзажист", один из лучших певцов среднерусской природы. Впечатляют его картины степи.

По мнению писателя-народника Н. Ф. Бажина, когда читаешь Эртеля, "будто бы сам едешь в степи и видишь, и слышишь все, что в ней совершается, и дышишь вовсе не комнатным поганым воздухом, а тем, степным... "..." Живую природу, перенесенную на страницы книги, - восхищается собрат по перу, - я увидел только у Вас"

"Гарденины" не свободны и от недостатков. Пренебрежение к сюжетной цельности и динамике повествования, а также композиционная нечеткость вызвали, по собственному признанию писателя, "погрешности в архитектуре". Некоторые читатели будут, очевидно, не удовлетворены любовной линией романа, действительно недостаточно развитой. Последний упрек тем более справедлив, если учесть, что Эртель один из первых в русской литературе прикоснулся к тому, "как мужик любит и ревнует" (М. Горький), - достаточно вспомнить его рассказ "Полоумный" (1880) и повесть "Две пары". Однако, оценивая роман, следует учитывать его особую жанровую природу, влияющую на всю структуру произведения. Суждения исследователей на этот счет неоднозначны. К примеру, один из авторов академической "Истории русской литературы" (т. 4, 1983 г.) склонен видеть в "Гардениных" "сюжетно-композиционное новаторство".