Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Они бы и в Маринке заметили странную перемену. В сумерках Маринка по-прежнему вертелась у ворот и шепталась с Ефимом; но смеялась не прежним, а каким-то расслабленным, кротким смехом, не задирала Ефима, не дразнила его, не отшучивалась и целомудренно, точно невеста, потупила глаза, когда Федотка, возвращаясь домой, взглянул на нее.

- Чтой-то на Ефима Иваныча добрый стих напал, - сообщил Федотка кузнецу, по обыкновению сидевшему на пороге конюшни. - То, бывало, слова не скажет в простоте, все лается, а тут я иду, норовлю кабы прошмыгнуть в калитку, а он хоть бы что. Словно притупился.

Кузнец хладнокровно сплюнул и обругался.

- А ты, дядюшка, в случае чего, не говори Капитону Аверьянычу... отлучался-то я. Авось... Что же, все, кажись, в порядке, - продолжал Федотка.

Кузнец сплюнул в другую сторону и выразился еще изысканнее. Впрочем, добавил:

- Стану я наушничать! Вот Маринка - ведьма, это уж скажу, это уж не беспокойся, чертова дочь.

- Что ж - ведьма, дядя Ермил... Вон и об Ефиме Иваныче болтают, а смотри-кось, Кролик-то! По мне, дьявол их побери, абы призы были наши... А вчерась купец Мальчиков приехал... пузо - во!.. Сидит на крыльце - на все крыльцо растопырился... И что ж ты думаешь, - Наум Нефедов стоит перед ним? Как же! Покуривает себе, как с ровней. Поддужный, и тот сидит, эдак, на ступеньках. Ну-кось, у нас попробуй!.. А еще я видел, дядя Ермил, ноне мужицким лошадям выставка была.

Шукавский мужик жеребца привел... О господи!.. Косматишшый, дядя Ермил!.. Гладченный!.. Копытища - во!..

Господа - и те диву дались. Медаль ему выходит золотая.

Вот-те и мужик!.. Эх, дядя, огребем призы - наворочаем делов! Прямо, господи благослови, безрукавку плисовую... - Федотка ударился в мечты, кузнец слушал, покуривал и поплевывал.

Вдруг за вородами загремели колеса. Маринка промчалась в избу, неистово шурша юбками.

- Ты, что ль, Ефим Иваныч?.. Ну, как тут у вас? - послышался голос Капитона Аверьяныча.

Федотка замер на полслове. Если бы не темно, можно было бы приметить, как внезапная бледность разлилась по его лицу, и опрометью бросился отворять ворота. Кузнец не спеша спрятал трубку, хотел тоже идти, да раздумал и остался на своем бессменном посту. Во двор въехал тарантас; в темноте едва обозначались закрученные головы пристяжных, виднелась высокая дуга; управительский кучер Захар восседал на козлах.

- Как у вас тут? - повторил Капитон Аверьяныч, вылезая из тарантаса. Это ты, Федот? Ну, что?.. Как?..

Что, Ефим Иваныч, не осрамимся?.. Где кузнец-то?.. Это хозяева?.. Ну, здравствуйте, здравствуйте.

Целый хор ответствовал Капйтону Аверьянычу:

- Слава богу!.. Слава богу!.. Никто как бог... Все благополучно-с... Князья Хилковы стаивали, князья Хилковы... так-тося!.. Прикидывали, позавчера - ничего, слава богу.

Маринка вынесла огонь, заслоняя его ладонью от ветра, Капитон Аверьяныч, ощупывая костылем дорогу, взошел на крыльцо, посмотрел на Маринку и шутливо сказал:

- Как тебя - Дарья, Лукерья, Аграфена! Ну-ка, самоварчик, матушка... и тотчас же, изменяя шутливый тон, заботливо произнес: - Кто на конюшне-то, кузнец?

Не отлучайтесь, ни на секунду не отлучайтесь. Пойдем, Ефим Иваныч.

На другой день, едва взошло солнце, Капитон Аверьяныч был уже в конюшне. Со всех сторон осмотрел он Кролика, поковырял костылем в его деннике, суха ли подстилка; взвесил на ладони, понюхал и даже попробовал зубами овес из его корыта; потрогал все винтики, гайки и гвоздики и пошатал колеса на призовых дрожках; обревизовал хомуты, седелки, уздечки, вожжи; спросил, где берут воду для лошадей, и воду попробовал. Кузнец являл вид обычного равнодушия, Федотка был неспокоен и все почему-то ждал грозы. Однако грозы не последовало.

Только после того, как все было осмотрено, Капитон Аверьяныч испытующим оком посмотрел на кузнеца и сказал:

- Язык-то свой поганый держи на привязи. Сквернословишь небось, а тут женский пол. Что об нас скажут? - и затем посмотрел на Федотку испытующим оком и Федотке сказал: - Чего шарф-то распустил по спине, аль мода вышла? Смотри, кабы и виски по моде не расчесали.

Но так как вслед за этими угрожающими словами на лице Капитона Аверьяныча появилась милостивая улыбка, то струхнувший было Федотка сразу понял, что все найдено в порядке, и сразу воспрянул духом. Кузнец же и не падал. Он лишь потому удержался заявить, что "Маринка - ведьма, а не женский пол", что тут же был Ефим, все время безучастно стоявший у притолоки и гораздо более обращавший внимание на воробьев, копошившихся в застрехе, чем на Капитона Аверьяныча. От Капитона Аверьяныча, конечно, не ускользнула такая странная небрежность: скашивая глаза из-под очков, он несколько раз взглянул на Ефима, но сдержался и не сказал ему ни слова по этому поводу.

- Дозвольте мне в гости сходить, - угрюмо пробурчал Ефим, когда Капитон Аверьяныч собрался идти из конюшни, - нонче княжой наездник Сакердон Ионыч гостей созывает.

- Гм... это когда же?

- Чего когда?

- Пойдешь-то?

- Известно, в сумерках. Время сёоё знаю, - грубо ответил Ефим, глядя куда-то в сторону.