Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

- Я что!.. Я - пятое колесо в эфтом деле! - уклонялся Капитон Аверьяныч. - Вот кому слава - Ефиму Иванычу!

Сакердон Ионыч так и дребезжал от радости; он суетливо шмыгал своими валенками, выпил две рюмочки наливки, раскраснелся, посасывал беззубыми деснами тоненький ломтик колбасы и беспрестанно покрикивал:

- На императорский веди, Аверьянов!.. В Москву!..

В Питер!.. Пущай потягаются с настоящим рысаком!.. Пущай потягаются, алтынники!.. А! Вот как по-нашему!..

Вот что означает истинная охота!

Ефим, в свою очередь, был награжден с избытком:

кроме того, что накидали в его шапку генерал и господа, Капитон Аверьяныч подарил ему сто рублей. Тем не менее выражение торжества мешалось на его лице с выражением какого-то подмывающего беспокойства. Злобно оскаливая зубы, он повествовал, как с умыслом дал Наумке уйти вперед, чтоб затем осрамить его "не на живот, а на смерть".

- Ха, стерва! Ефима собрался обогнать!.. Ефима удумал за флагом кинуть!.. Нет, видно, погодишь, толстомордый... видно, не на того наскочил! - куражился Цыган и хлопал рюмку за рюмкой.

Капитон Аверьяныч на все смотрел снисходительно.

"Дай срок, - думал он, - воротимся домой - подтяну!

Ты у меня помягчаешь!"

За перегородкой пили чай и водку "молодые люди":

все гарденинские, фельдфебель Корпылев, два-три конюха, пришедшие с поздравлением. Федотка в каком-то торжественном упоении в десятый раз рассказывал о событиях.

И он, и Ефим, и даже Захар - все получили награду, все плавали в блаженстве. О том, что делалось в конюшне, никто и не думал, потому что Кролик был вывожен, вычищек и всем лошадям задали корму. Теперь уж прошла необходимость "издыхать у денника". Капитон Аверьяныч иногда заглядывал за перегородку, милостиво осклаблялся, шутил, - даже непристойности, часто срывавшиеся у кузнеца, теперь не вводили его в гнев. Он только осведомился у Корпылева:

- А где эта... как ее - Дарья? Марья? Лукерья? - дочка-то твоя где?

Пьяный фельдфебель лукаво рассмеялся.

- Уехамши! - коснеющим языком пролепетал он. - К тетке отпросимши... в Чесменку!.. А я и рад!.. Военного народа в Чесменке-то - ау!.. Не прогневайся!.. Шалишь!..

А я и рад... хе, хе, хе!

Было около полуночи. Кузнец обругался, вместо того чтоб проститься, и пошел спать. Гости тоже начали расходиться. Вдруг кузнец просунулся в окно и торопливо позвал Федотку. Спустя пять минут Федотка ни жив ни мертв прибежал из конюшни.

- Неблагополучно, Капитон Аверьяныч! - крикнул он не своим голосом.

- Что? Что?

- С Кроликом неблагополучно-с!

Все, кто был в избе, бросились в конюшню. Зажгли фонари. Капитон Аверьяныч пошел в денник... Кролик лежал, вытянувши шею, тяжко водил потными боками...

Хриплое дыхание вырывалось из его широко раздувавшихся ноздрей.

- Батюшка... что с тобой? - дрожащим голосом проговорил Капитон Аверьяныч.

Кролик взглянул тусклым, слезящимся глазом на фонарь, рванулся, встал на передние ноги. Но колени подгибались; он шатался; мускулы его так и вздрагивали от непосильного напряжения. Подсунули вожжи под его брюхо, кое-как приподняли, вывели народом на двор... Там он так и упал на траву. Сакердон Ионыч сидел возле и пьяненьким, плачущим голоском шамкал:

- Кровь пусти, Аверьянов... Пусти кровь!

Капитон Аверьяныч не слушал.

- Запрягать! - загремел он и сам бросился к дрожкам.

В несколько минут лошадь была готова. Захар трясущимися руками ухватился за вожжи, Капитон Аверьяныч как был, без шапки и сюртука, повалился сзади, и во весь дух помчались к генералу. Случай был чрезвычайный.

Генерал искренне огорчился и сказал, что сейчас же пришлет ветеринара.

Ветеринар застал странную, фантастическую картину.

Фонари неумеренным светом прорезали мрак ночи. Отовсюду выступали ошеломленные лица. Тени черными силуэтами качались на стенах, мелькали на траве... Кролик лежал, растянувшись во весь рост, судорожно вздрагивал ногами, от времени до времени порываясь встать, дыша с каким-то журчащим, захлебывающимся шумом. Над ним стоял огромного роста человек, в одной жилетке, в очках, с седыми волосами, всклокоченными с затылка. Старичок в валенках, с головою точно в белом пуху, сидел возле и всхлипывал, что-то бормоча и неутомимо быстро шевеля губами.

Ветеринар осмотрел лошадь, кое о чем спросил, в недоумении развел руками, однако же приказал втирать мазь, влить в рот бутылку какой-то микстуры. Все пришло в движение. Кузнец и Федотка засучили рукава, взяли щетки, изо всех сил принялись растирать Кролика. Другие разжимали его стиснутые зубы, вливали микстуру.

- Дюжей!.. Горячей!.. Досуха втирай! - отрывисто приговаривал Капитон Аверьяныч.

- Кровь киньте, дурачки - и-и!.. Кровь киньте! - шамкал Сакердон Ионыч и, путая во хмелю нонешнее с невозвратным, прибавлял: - Ой, быть вам под красною шапкой!.. Ой, задерут вас на конюшне!..

- Прямо - с глазу случилось, - шептали в толпе.

- А где же Ефим Иваныч? - спросил кто-то.

Но Цыган исчез.

Ни мазь, ни микстура не оказывали действия.

- Что ж, можно попробовать и кровь, - равнодушно сказал ветеринар и достал ланцет.