Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Я с этою системой не могу согласиться. Не согласна она и со взглядами моего доверителя. Вследствие того приступим к поверке... Господин Застера, предъявите список дебиторов.

Бухгалтер начал выкликать должников и говорить, сколько кто должен и за что.

- Так точно... Должен... Брал... Было дело... - слышалось из толпы.

- Господин Застера, ввиду полного признания дебиторов, предъявите к подписи долговые обязательства... Сельский староста, покорно прошу засвидетельствовать.

Толпа находилась в состоянии странного отупения. Наиболее сметливые, и те не поняли, что говорил новый управитель. О долгах и расписках думали, что это нужно "для учета" Мартина Лукьяныча и что вообще, когда кончится эта скучная и непонятная канитель, новый управитель заговорит "настоящее". Один за другим "дебиторы"

с покорными лицами подходили к столику, где заседал Застера с целой кипой заранее приготовленных расписок, совали в знак доверия руку писарю Ерофеичу; Ерофеич подмахивал обычную формулу: "А за него, неграмотного, по личной его просьбе" и т. д.; вспотевший староста коптил и прикладывал печать.

- Ввиду значительности долга, - сказал Переверзев,-я буду ходатайствовать перед владельцами о рассрочке уплаты.

Мужики встрепенулись: начиналось "настоящее".

- На этом благодарим! - раздались голоса. - Век не забудем вашей милости... В долгу, как в шелку, а из нужды не выходим... Не в обиду сказать Мартину Лукьянычу, не покладая рук работали на господ... Воли все равно что и не видали... Какая воля! - и т. д.

Переверзев поклонился и повернулся, чтоб идти.

- Ваше степенство! - остановил его стоявший впереди Ларивон Власов. Осмелюсь доложить твоей милости:

как же теперь насчет земельки?

- Какой земельки?

- А касательно того, как мы теперича берем землю под посев... Яви божескую милость, спусти хоша по рублику! И опять насчет уборки... Теперь ли повелишь записываться али к Кузьме-Демьяне? - Какой уборки?

- Хлебушко убирать, отец... Больно уж нужда-то у мужиков: вот-вот подушное зачнут выбивать... Повели теперь записываться. Яви божескую милость! Али еще насчет покосу хотели мы погуторить... Мартин-ат Лукьяныч давал нам урочище, - что ж, мы на него обиду не ищем, - ну, только самая поганая трава!.. И насчет хворосту... хворост - прямо надо сказать ледащий. Гневись не гневись, Мартин Лукьяныч, надо прямо говорить.

Толпа молчала, затаив дыхание. Все были без шапок, даже картузники, и не сводили выжидающих взглядов с нового управителя. Тот пожал плечами.

- Вы меня не поняли, - сказал он, стараясь говорить громко и отчетливо. - Экономическое хозяйство будет вестись отныне совершенно на других основаниях. Нанимать под уборку не буду. Аренда покосов, выпасов и распашной земли прекращается. Продажа леса тоже прекращается ввиду предполагаемой постройки винокуренного завода.

Весь экономический посев будет обрабатываться собственными работниками с помощью машин. Затем принужден добавить: вверенная мне собственность господ Гардениных будет строго охраняться от всяких на нее посягательств.

Ясно? Старик, ты понимаешь меня? Разъясни односельцам. Прощайте!

Переверзев еще раз поклонился и ушел. За ним поднялся Застера с портфелем, распухшим от мужицких расписок. Мартин Лукьяныч последовал за ними.

Мужики стояли в каком-то оцепенении... Вдруг Гараська надвинул картуз и закричал:

- Братцы! Старички! Что ж это будя?.. Один аспид отвалился, другой присасывается!.. Где же нам земли-то взять?.. С голоду, что ль, издохнуть по их милости?.. Ходоков, ходоков посылать к господам!.. Ишь, тонконогая цапля, насулил чего!.. - "Раззор!..", "Денной грабеж...", "Ходоков!", "Коли на то пошло, нам старый управитель милее!" - подхватили картузники. Напрасно треухи уговаривали: "Остыньте, ребята!.. Потишай!.. Нехорошо эдак на барском дворе галдеть... Помягче, ребятушки!" - шум все возвышался.

Управитель с бухгалтером, вошедши в контору, принялись было за обычные свои занятия; щелкали на счетах, отмечали в записных книжечках, обращались с изысканно вежливыми вопросами к Мартину Лукьянычу. Но шум начинал их беспокоить. Застера зеленел, зеленел и, наконец, выразительно взглянул на Переверзева.

- Это не бунт, господин Переверзев? - спросил он по-немецки.

- Господин Рахманный, вы не предполагаете враждебных намерений со стороны крестьян? - спросил Переверзев.

- А уж это не знаю-с, вам лучше должно быть известно-с, - насмешливо ответил Мартин Лукьяныч. После объяснения с крестьянами Мартин Лукьяныч не обинуясь решил, что новый управитель "круглый дурак", и утратил всякий решпект к его "благородному" происхождению и изысканному виду.

Шум принял оглушительные размеры.

- Но куда же обратиться в случае опасности? Далеко ли становой пристав? - спросил Переверзев, в свою очередь меняясь в лице и тревожно подымаясь.

Взгляд Застеры сделался мутным, его выхоленная бородка затряслась... Мартин Лукьяныч с неизъяснимым презрением посмотрел на них, распахнул окно, высунулся и закричал: