Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

- Ах, едят те мухи-комары, я думал, это Евдокимка заслонил, - сказал он певучим, мягким голосом, - здравствуй, Аверьяныч. Вот стою, все крошу, чтоб помельче.

Трудно им крупное-то жевать. Чистые ребята! Ишь, ишь, гляди, вороненький-то... Ах, братец ты мой. Ну-ка, дурашка, дай, дай сюда, где тебе эдакий оболонок разжевать! - Он осторожно вынул изо рта жеребенка кусок моркови и не спеша, медленным и аккуратным движением разрезал его натрое и, посмотрев на Капитона Аверьяныча, рассмеялся: - Ну, чистые, братец ты мой, детишки, едят их мухи-комары! Вон, вон, смотри, гнеденькая-то, с чулочкамито на задних ножках, - от Атласного она, что ли, - ну, такая-то забавница, такая-то воструха! Ишь, ишь, за ухо мышастенького теребит. Вот я тебя, шельма! Али этот с отметинкой на губе... тажой-то продувиой. Чуть недоглядишь, сейчас за ухо сцапает... А не кусается, вежлив. Вот этот, Волшебницын, строг, разбойник. Ну, ну, смотри ты у меня! Но что ж это за красота, волки его ешь! Поди, подрастет, не уступит Любезному. Ну, Аверьяныч, вырастил ты коней... - Фадей ходил в толпе жеребят, ласково и любовно посматривал на них, гладил, чесал их "под зебрами"; тот, что с отметкой на губе, сунул его теплой мордочкой прямо в губы, другой положил ему голову на плечо и, вероятно находя такое положение очень для себя удобным, с аппетитом хрустел морковью. Вдруг Фадей, только теперь заметивший, что Капитон Аверьяныч не выговорил ни слова, взглянул на него и перестал улыбаться. - Эге! Ты, никак, сердит, Аверьяныч? Аль непорядки какие?

Капитон Аверьяныч помычал и с неохотою процедил сквозь зубы:

- М-да... наездник все этот.

- Онисим? Ах, едят его мухи-комары! Ну, что жг ну, ничего, братец ты мой. Авось справится. Авось! - И опять рассиял: - Гляди, гляди, со звездочкой-то чторазделывает. У, коростовый! Так и хапает, так и норовит вырвать изо рта. Ну, чистые ребятишки!

- Говорят, Ефим воейковский без места, - сказал Капитон Аверьяныч.

- А что, Онисима расчесть хочешь? Ну, что ж, разыщем Ефима, попытаем. Это ничего. А может, Онисим справится, забодай его корова? Аль нет? Ну, как знаешь, как знаешь, можно и Ефима нанять... Эй, эй ты, головастик!

Ишь ведь прицеливается, ишь, едят те мухи-комары...

Из жеребятника Капитон Аверьяныч уже с значительнопониженным гудением прошел в маточную.

- Ну, мы ноне с радостью, Аверьяныч, - встретил его маточник Терентий. - Волшебнице бог конька дал.

Внезапно туча сбежала с лица Капитона Аверьяныча, его сурово сжатые губы раздвинулись радостною, детскою улыбкой.

- Давно? - спросил он, быстро устремляясь вперед.

- Да вот Только что управились. Надо быть, опять вороной. На лбу звезда, левая задняя в чулке.

Другие маточники, подручные Терентия, окружили Капитона Аверьяныча с веселыми и возбужденными лицами.

- Я посмотрел эдак на свет, - торопливо рассказывал один, - эге, говорю, дядя Терентий, ведь конек!

- А шельма-то какая, мал, мал, а как мотнет головой, - чуть опомнился, сейчас и насторожился, разбойник! - поспешил другой.

- Вылитый отец! - с восторгом сообщал третий.

Вдоль темного и очень теплого коридора, в денниках, обшитых тесом не более как на полтора аршина от полу, стояли жеребые кобылы и матки с голенастыми сосунками.

Спешащая и возбужденная толпа как будто взволновала их; там и сям послышалось беспокойное ржание; молодые матки подымали головы, заостряли уши и ревниво оглядывались на своих сосунков; более опытные смотрели на проходящих с выражением покойного, любопытства; старуха Визапурша, жеребая уже в девятнадцатый раз на своем веку, ограничилась тем, что лениво подняла сонное веко и затем с прежним равнодушием принялась шевелить губами. Отворили дверку. Красивая Волшебница тревожно вытянула шею; головастый сосунок, весь еще мокрый, трепещущий на своих несоразмерно высоких ножках, смешно толкался у ее ног. Капитон Аверьяныч ласково погладил Волшебницу и сел на корточки, чтобы лучше рассмотреть жеребенка; но было темно; в другое время и при других обстоятельствах он бы кратко и строго произнес: "огня!"

Теперь же его голос, сразу приобревший какие-то не свойственные ему добродушные звуки, выговорил: "Ну-ка, ребята, засветите огоньку, а то не рассмотришь. Ишь, шустрый, шельмец!"

Зажгли свечку. Действительно, это был конек, теперь неопределенной мышастой масти, но в будущем непременно вороной или караковый. Звездочка на лбу и чулок на ноге до смешного напоминали такие же отметины у его знаменитого отца, лучшего производителя гарденинского завода, Недотроги 3-го. Опытный взгляд Капитона Аверьяныча даже прозрел в сосунке и иные сходства с отцом, в спине, в расстановке маклаков, в глубокой подпруге. И за всем тем в очертании головы и шеи Капитону Аверьянычу чудилась наследственность матери: лебединый изворот, сухой "тулиновский" профиль. Безмерно довольный и счастливый, он выпрямился и опять потрепал Волшебницу. "Умница", - проговорил он, на что не менее счастливая Волшебница отозвалась тихим и довольным ржанием.