- Что я хотел вас спросить, Косьма Васильич, - робко и нерешительно выговорил Николай. - Вот вы говорите - прогресс, естетика, ретроград... А вот у нас когда были, эдакое длинное слово выговаривали, на цы начинается...
Но я этих слов не понимаю-с. Еще "прогресс" - и так и сяк; слово на и,ы... я вот не смею его выговорить... тоже как будто не совсем страшно. А естетика мне совершенно непонятна.
- А! Прекрасно, что напомнили. - Косьма Васильич выдвинул ящик письменного стола, достал оттуда отлично переплетенную книгу и, торжественно подавая ее Николаю, сказал: - Вот-с! Настольная книга всякого развитого человека: "Сто тысяч иностранных слов".
Николай с признательностью поклонился. Сели около стола и закурили. Николай жадными и любопытными глазами осматривал комнату и то, что находилось на столе.
Ему ужасно хотелось спросить кое о чем, но он долго не осмеливался. Наконец не утерпел:
- Косьма Васильич! Позвольте спросить: это и есть журнал?
Он прикоснулся кончиком пальца к неразрезанной книжке.
- Да, да, ежемесячный журнал "Дело"... Господин Благосветлов выпускает... Могу снабдить, только пришлите эдак недельки через две. Эти, - он указал на груду, - можете держать сколько угодно, а журнал - недельки через две. Берите, берите, я рад.
- Покорно благодарю-с. Косьма Васильич, позвольте опросить, для какой надобности эта вещичка?
- Эта? Марки наклеивать. Вот таким манером мочится марка, и потом наклеивают.
- Как интересно!.. А это, Косьма Васильич?
- Пресс. Видите, там штемпель... подушечка... Краска.
Так нужно ударить... и видите: потомственный почетный гражданин и кавалер К. В. Рукодеев.
- Вот ловкая штучка!.. А это, позвольте спросить, стеклышко в ноже? Нож ведь для бумаги, но стеклышко?
- Хе-хе-хе... А вы приложите к глазу, посмотрите...
на свет, на свет!.. Занятно?
Николай вспыхнул, застенчиво улыбнулся и торопливо отложил костяной ножичек.
Так провели они в кабинете часа полтора к живейшему обоюдному удовольствию. Косьме Васильичу чрезвычайно нравился Николай, то есть главным образом нравилось простодушное благоговение Николая перед его книгами и вещами и перед тем, что он говорил ему. Наконец Косьма Васильич спохватился и сказал:
- Да что ж это я?.. Пойдем, познакомлю вас. Отличнейшие люди.
Николай явил вид непреодолимого смятения.
- Нет, уж увольте-с, Косьма Васильич, - забормотал он, - позвольте мне домой... пора-с!
- Ну, вот ерунда! Надо вас развивать, развивать...
Вы не стесняйтесь, - чего там стесняться? Люди, так сказать, свои. Пойдем-ка!
И Косьма Васильич взял Николая за рукав. Николай с трепетным сознанием страха отдался во власть Косьмы Васильича. Но, не доходя до дверей, Косьма Васильич круто остановился, схватил за пуговицу Николая и, заикаясь от смущения, прошептал.
- А вы того, Николай Мартиныч... эдак, ежели коснется разговоров... ну, жена там что-нибудь... образец передовой женщины... но, знаете, эдакие, так сказать, женские взгляды... я у папаши вашего ночевал... понимаете?
И насчет ежели там водки, пожалуйста... понимаете?
Иногда находит, так сказать, мизантропия, но женщины не хотят понять.
- Будьте спокойны, Косьма Васильич, ужели я дурак? - стремительно ответил Николай, и сознание, что отныне важная тайна связывает его с Косьмой Васильичем, переполнило все его существо каким-то сладостным чувством.
- Вот, Аннет, рекомендую: сынок гарденинского управляющего, Николай Мартиныч, - сказал Косьма Васильич, подходя к столу. - Господа, рекомендую: мой юный друг.
Анна Евдокимовна благосклонно улыбнулась Николаю и подала ему руку; исправний тоже потряс ему руку; Исай Исаич приветливо сказал:
- Знаю, знаю твоего тятьку: ха-а-ро-ший хозяин, старинный! Присаживайся-ка вот рядком. У меня у Самого парнишка есть маненько помоложе тебя, Алешка.
Только один молодой человек в прыщах едва кивнул головою и, насмешливо посмотрев на Николая, вполголоса сказал Анне Евдокимовне:
- Кель моветон!
Но Анна Евдокимовна сухо ответила:
- Кажется, ваш ремиз, Филипп Филиппыч. Ставьте, пожалуйста... Сядешь, Косьма? Вы не играете, Николай Мартиныч?
- Никак нет-с!
- Мы вот посидим с ним, посмотрим... так сказать, благородными свидетелями.
- Стучу, - сказал исправник и обратился к Николаю: - Какой это Гарденин - Константин Ильич?
- Никак нет-с, они померли. Супруга ихняя, ее превосходительство Татьяна Ивановна.
- А!.. Покупаю двух. Властный был дворянин, столбовой. Именно столбовой... Исай Исаич! Ты что же это, батенька, одну только покупаешь? Ловок! Ха, ха, ха!..
Я офицериком был. Случилось эдак пойти в дворянское собрание... перед эмансипацией. Как же говорил, разбойник, как же говорил! Дворяне эдак кучкой около него, а он-то ораторствует... Филипп Филиппыч, вы в ремизе, батенька!
- Знаю-с.
- Убедительное красноречие, Пальмерстон. Помню, я - молоденький офицерик, но именно слеза прошибала.
- Но какой Же сюжет? - спросил Косьма Васильич.