Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Настроение Ефрема решительно изменилось от этих планов. Точно свежая струя ворвалась в его душу и смяла все, что там было злого, грустного и тоскливого. С горячностью он принялся расспрашивать, что за человек учительница, и сколько, примерно, в Гарденине ребят школьного возраста, и велик ли размер избы, и кому можно заказать столы и парты. Вожжи были брошены, лошадь шла, переступая с ноги на ногу, благодушно помахивая головой, а Николай и Ефрем, заражая друг друга каким-то торопливым увлечением, проверяли смету, считали, соображали, говорили, какие книжки нужно достать, где купить грифели, перья, чернильницы, карандаши.

— Ну, вот что, дружище, — стыдливо краснея, сказал Ефрем, — так как я теперь в некотором роде Крез… и так как капиталы эти все из того же мужицкого кармана, то… — Он неловко вытащил из кошелька скомканные бумажки, не считая отделил половину и сунул Николаю.

— Зачем же-с? — пролепетал Николай, в свою очередь сгорая от смущения. — Ведь вам самим…

— Хватит… не стоит об этом толковать! Лучше вот о чем потолкуем: как быть с жалованьем? Крестьяне не дадут?

— И думать нечего!.. А господа-то, — ведь вы же объясните им, как это прекрасно?

— А отца вашего нельзя будет уломать? — продолжал Ефрем, будто не замечая вопроса.

— Что вы, что вы! — Николай даже руками замахал.

— Да, я не о деньгах, — пояснил Ефрем. — Нельзя ли будет убедить его дать избу?

— А деньги-то?

— Соорудим бумагу в управу. Хотя земство-то у нас и не того…

— Земство не вполне… — согласился Николай и начал соображать. — Вот кабы Капитон Аверьяныч на нашу руку, — сказал он, подумавши, — пожалуй, папашу и можно бы сбить. Да ежели Фелицата Никаноровна…

— Охота связываться с этой дрянью! — вспыльчиво крикнул Ефрем.

— С Фелицатой Никаноровной? — спросил Николай, удивленно расширяя глаза.

— Да, с этой противной ханжой.

— Чем же дрянь?.. Разве вот отсталых убеждений, а то она хороший человек.

Ефрем усмехнулся.

— Ну, хороший и хороший. У меня свое мнение о ней… Но это в сторону. Значит, ежели уговорить отца, Мартин Лукьяныч согласится?

— Пожалуй что… Да вы, Ефрем Капитоныч, самое бы лучшее Татьяне Ивановне?..

— Гм… как бы вам объяснить? Ну, одним словом, нельзя.

— Эх, а господа-то завтра уезжают! — с сожалением воскликнул Николай.

— Так вы поговорите сами с Лизаветой Константиновной.

— Что вы! Что вы!.. — Николай опять замахал руками. — Да отчего вам нельзя-то?

Ефрем поморщился и круто изменил разговор.

— Ну, а вы что намерены делать с собою? Так и останетесь киснуть в Гарденине и наблюдать господские интересы?

Николай вздохнул.

— Легко вам говорить, — ответил он, почесывая в затылке, — вон вы уйму какую заработали в три месяца!.. Будете доктором… Да и теперь — куда ни явитесь, все на своем месте… А я что? Мещанин полуграмотный… Куда я гожусь? Что я знаю? А потом, взять вашего папашу и взять моего. Вы отвоевали себе… Вы свободный вполне… А мне вот купец один — да какой купец! — предложил в лавку поступить… ну, привыкнуть к торговле, самому заняться впоследствии времени… Я и скажи папаше: вот цыкнул, не помню, как я уж ноги унес! Ты, мол, своим счастьем должен считать, что живешь у Гардениных!.. Легко вам говорить, Ефрем Капитоныч.

— Да разве вы не видите, что, служа Гардениным, необходимо теснить крестьян?

— Достаточно вижу!.. — подхватил Николай. — Поругание личности чрезвычайное!.. И со стороны эксплуатации ежели разобрать…

— Ну, вот.

— Но что же-с? Куда деваться?

— Ах, как жалко, что мы редко виделись…

— Ведь вы у господ все пребывали, Ефрем Капитоныч… — как бы оправдываясь, заметил Николай.

— Ну да, ну да, и у господ, — торопливо перебил Ефрем, — но, поверьте, я очень вам сочувствую… Вы говорите — уйму я заработал… буду доктором… Не в том сила, дружище! Вы все как будто на карьеру сворачиваете… Вот торговать собираетесь… Между тем, поверьте, не в карьере наше назначение!.. Мы ведь сами вчерашние рабы, Николай Мартиныч. Мы знаем, как сладко это состояние… Что же, неужели равнодушно взирать, как братья наши все по-прежнему рабы, по-прежнему задыхаются? Хорошо ли, честно ли? А сообразим: кто нас кормил, поил, одевал, давал нам средства читать книжки, учиться, развиваться? Все он же, Николай Мартиныч!.. Все брат наш! А мы плюнем на него, будем торговать, станем карьеру устраивать? Еще и еще тянуть с него? Эх, стыдно, Николай Мартиныч!

— Вот, бог даст, школу образуем, — вполголоса проговорил Николай.

— Хорошо, отлично, что и говорить. Я очень рад, что совсем, совсем с новой стороны узнал вас… Но все-таки вашего-то, личного-то вопроса школа ведь не решает… Вы об учительнице рассказываете, об этой Турчаниновой… Вот решение личного вопроса!.. Она уж будет стоять на одной стороне, на крестьянской. Она уж ихняя. Ей компромиссы не понадобятся. А вы к чему готовитесь? Одною рукой грабить, а другою раздавать по грошику? Печальный пейзажик, Николай Мартиныч.

— Но куда деться? — еще тише проговорил Николай.