Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

— Ну, господа, идите пока, занимайте места, а я пойду узнаю, кто такой, — сказал Косьма Васильич и направился в так называемую черную переднюю. Спустя минуту из столовой можно было услышать любезное восклицание Косьмы Васильича: — Ба, ба, молодой человек! Очень рад! Что же вы не раздеваетесь? Отчего не через парадный ход? Раздевайтесь, раздевайтесь! — и другой, пресекающийся от волнения, очень молодой голос: «Папенька приказали вам кланяться и вручить квитанцию… Просили извинить, что забыли…» — Какую квитанцию!.. А!.. Вздор. Раздевайтесь. Арина, прикажи, чтоб лошадей убрали. Да самовар… Хотите чаю? Ну, разумеется. Как здоровье папашеньки? Входите, входите сюда… Э, да каким вы, так сказать, щеголем! Ну, очень рад.

В столовой осталась только одна гувернантка, в недоумении стоявшая около стола: она не знала, уходить ли ей или еще нужно кому-нибудь налить чаю. Затем она увидала, что в столовую как-то боком, слегка подталкиваемый Косьмой Васильичем, вошел красный, как кумач, юноша в несколько странном костюме. Он застенчиво улыбался трясущимися губами и смотрел с таким выражением, как будто ничего не видел перед собою.

— Ну, и отлично, что собрались, молодой человек, — говорил Косьма Васильич. — Вот разрешите вас отрекомендовать: это наша гувернантка Елена Спиридоновна. Дайте-ка чайку, Елена Спиридоновна… да и мне за компанию.

Гувернантка церемонно присела, чуть-чуть улыбнулась на неуклюжий поклон юного человека и на его испуганно-любопытствующий, кинутый на нее исподлобья, взгляд, — она бы нисколько не улыбнулась, если бы юный человек не показался ей хорошеньким, — и с подавленным вздохом снова уселась за самовар.

— Присаживайтесь… сюда, сюда, поближе. Не угодно ли… Мартиныч… извините великодушно, забыл, — сказал Рукодеев.

— Николай-с.

— Да, Николай Мартиныч. Экая память дурацкая! Не угодно ли папироску, Николай Мартиныч?

— Зачем же-с?.. Впрочем, позвольте…

— Ну, как?.. Почитываете? Интересуетесь?

— Да-с… по-прежнему-с.

— Хорошо, хорошо. Снабжу, книжками могу снабдить. Имею, так сказать, в изрядном изобилии… Ехали через***? Ну, как базар, велик?

— Обширный-с. Знаете, перед покосом, свободное время. И, несмотря на ранний час, много приметно пьяных мужичков-с.

— Пьют, пьют…

Косьма Васильич легонько вздохнул.

— Российский недуг, в зелене-вине горе топят.

— Точно так-с.

Немножко помолчали. Косьма Васильич побарабанил пальцами и спросил:

— Ну, как вы там… почитываете? Что этот чудак… как бишь его… вольтерьянец?

— Агей Данилыч? Все по-прежнему-с.

— Да, да… Ну, и что ж, прекрасно проводите время?

— Обыкновенно, как в глуши… Скучно-с.

— Ничего, ничего, развивайтесь. Лишь бы охота — литературы достаточно. Вот познакомлю вас… Знаете исправника Сергея Сергеича?

— Никак нет-с.

— Отличнейший человек. На такой ретроградной службе, но очень передовых мыслей. Ну, потом Филипп Филиппыч Каптюжников… тоже изрядный господин. Молод, но эдакое, так сказать, солидное развитие. Приготовляется в университет. Еще Жеребцов Исай Исаич, купец, но взирает на многое — дай бог хорошему прогрессисту…

— Это тот самый Жеребцов, чьих степи на Графской?

— Да, да, тот. Известный миллионер.

На лице Николая изобразилось благоговение.

— С женой вас познакомлю…

И, вспомнив что-то важное на этом слове, Косьма Васильич вскочил, проговорив:

— Извините, на минуточку, я сейчас, — и быстро прошел к играющим.

— Что ж ты, батенька? Нас тут хозяюшка именно обобрала! — закричал ему навстречу исправник.

— Играйте, играйте, господа, — маленькое дельце есть. Аннет, поди-ка, пожалуйста, на два слова.

Анна Евдокимовна вышла за ним в соседнюю комнату.

— Вот видишь ли, Аннет, — заговорил Косьма Васильич, смущенно теребя бородку, — там приехал сын гарденинского управляющего… Ну, мальчик еще… ужасно дикий… несколько эксцентрик… Но эдакие, так сказать, задатки. Пожалуйста, полюбезнее с ним… а?.. Ты понимаешь, валуха очень недорого куплены… и вообще надо его ободрить…

Анна Евдокимовна только что взяла подряд два ремиза; кроме того, соображение о валухах показалось ей резонным.

— Ты меня, Косьма, удивляешь, — сказала она, — ты отлично знаешь, как я отношусь к твоим гостям…

Какая-то двусмысленная тень пробежала по лицу Косьмы Васильича.

— Ты предложил ему чаю? Потом приведешь его к нам. Да не играет ли он в стуколку?

После этого разговора Косьма Васильич возвратился в столовую развязнее, чем прежде. Перед Николаем стоял стакан чаю, а сам он с ужасно озабоченным видом смотрел на свои часы.

— Что смотрите? Времени еще достаточно, — весело проговорил Косьма Васильич и, скользнув взглядом по столу, сказал гувернантке: — А нельзя ли, Елена Спиридоновна, вареньица?

Та выразительно посмотрела на него, сделала нерешительное движение, как бы готовясь встать, и сказала:

— Прикажете спросить у Анны Евдокимовны?

— Нет, нет, не беспокойтесь, пожалуйста! — смущенно и торопливо остановил ее Рукодеев. — Мы, так сказать, со сливочками… с сухариками… Зачем же вам беспокоиться?

«Экая деликатная душа!» — подумал Николай и влюбленными глазами посмотрел на красивое и добродушное, как ему казалось, лицо Косьмы Васильича.