Гарем

– Прекрати терзаться по ночам и изводить себя. Иначе ты скоро очутишься там, где и он – в раю или аду – не знаю!

– Как ты смеешь?..

– Я смею приказывать тебе, потому что ты лишаешь меня покоя и пугаешь моих слуг.

– Кого, интересно, я напугала?

– Омар до сих пор дрожит, потому что ты заколола его во сне. Неужто ты не помнишь? Эстер побледнела.

– Он серьезно ранен?

– Душевно – да! А если б у тебя взаправду был нож в руке? – Халид неосторожно улыбнулся и этим свел все свои угрозы на нет.

– Так какого черта ты врываешься ко мне, мелешь какую-то чепуху и чего-то от меня требуешь?

– Это ты выкрикиваешь среди ночи какой-то вздор и грозишь пролить кровь! И понизь голос, когда говоришь со мной!

– Не смей вмешиваться! Мои сны и мои мысли – моя собственность, и как бы ты ни был могуществен, они тебе не по зубам, – выплеснула Эстер с торжеством, вероятно, заготовленные заранее фразы.

Халид был полон сострадания к ней и желания освободить девушку от чувства вины.

– Незачем укорять себя всю жизнь. Судьба твоего отца была уже предрешена на небесах.

Не желая слышать его увещеваний, Эстер заткнула уши.

Халид развел ее руки, встряхнул как игрушку и продолжил ровным, холодным тоном:

– Девчонка десяти лет от роду не могла бы защитить отца от шайки убийц.

Пощечина, которую он вдруг получил, отпечаталась на его щеке. И за этим вылился поток слов:

– Мой отец был добр, честен и справедлив. Он был для меня больше, чем ангел, кому господь поручает охранять ребенка от рождения до смерти. Он называл меня своей тенью, потому что я всегда следовала за ним. И только один раз я его подвела своим непослушанием, и вот что из этого вышло! – всхлипнув, Эстер прошептала умоляюще: – Не вправе нечестивые уста называть его имя. Прошу, не говори о нем.

Халид был озадачен. Пощечин он не получал никогда в своей жизни. Если б какой-то мужчина осмелился поднять на него руку, он бы тотчас очутился в царстве мертвых. Но женщина! Халид надеялся, что она поступила так в минутном затмении разума.

А что, если?.. Мысль Халида вдруг заработала в другом направлении. Нет ли тут интриги, сплетенной Хорьком?

– Избавь меня от своего присутствия, – между тем нагло потребовала англичанка. – Я тебя презираю.

– Мне нет дела до того, как ты ко мне относишься. – Халид сдержался и остался внешне невозмутимым. То, что он сказал, было правдой. Презрение или преклонение женщин он воспринимал одинаково равнодушно. Но то было раньше. – Ты лишь орудие моей мести, – сказал он, чеканя каждое слово и пронзая ее взглядом холодных, как северные льдины, голубых глаз. – Выставив тебя на невольничий торг, я выманю Хорька из норы. За тебя твой жених выложит все, что имеет, а затем встретится со своим создателем на том свете.

Эстер отшатнулась, как будто ее ударили, и Халид был удовлетворен, ответив на ее пощечину должным образом. Она упала на колени, закрыв лицо ладонями, а он выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью. Ключ повернулся в замке, и этот звук как бы поставил окончательную печать на судьбе Эстер.

«Боже мой! Я буду продана на торгах! Каким же чудовищем надо быть, чтобы торговать женщиной?» Он целовал ее и нежно прикасался к ее телу. И после всего этого готов продать ее за приемлемую цену!

Дверь заперта. Что же ей делать?

Смерть могла бы стать выходом, но самоубийство – смертный грех, религиозное воспитание запрещало ей подобные мысли.

Эстер мысленно поклялась, что встретит свою участь с гордо поднятой головой. Она не впала в отчаяние, не дала волю слезам. Все равно она отыщет какую-нибудь лазейку, а оказавшись на свободе, предупредит графа Форжера о грозящей ему опасности. А Халиду она отомстит за унижение, убив его собственноручно.

Из окна своей, теперь превращенной в тюрьму спальни, Эстер наблюдала за отбытием принца и Абдуллы в Стамбул. Ей и Халиду не придется больше увидеться, вплоть до того самого рокового дня.

10

– Встретиться с вами вновь для меня величайшее удовольствие, сиятельный принц.

– Так ли это? – иронически спросил Халид у пышно-усого, напоминающего сытого кота, француза.

– Разумеется, именно так! Я не бросаю слов на ветер, подобно многим моим, да и вашим соотечественникам.

Герцог окинул взглядом богато убранное помещение.

– Кажется, все в сборе. Мы ждали только вас. Салон Акбара, главного работорговца Стамбула, был заполнен самой уважаемой публикой. В дальнем углу возвышался помост, на котором обычно демонстрировались достоинства очередной красавицы.

Тридцатилетний жуир и искусный дипломат герцог де Сассари обладал весьма внушительной фигурой, великолепными усами и располагающей улыбкой. Но Халид не верил ему и недолюбливал герцога.

– Как поживает моя сестрица? – осведомился де Сассари, нарушив неловкое молчание.

– Ваша сестрица?

– Да. Моя сводная сестра Линдар одна из любимейших наложниц султана.

– Линдар уже не наложница, а супруга султана Селима. Она родила султану сына.

– Прекрасно! – Герцог был искренне обрадован. Халид скользнул взглядом по собравшимся, но не заметил того, кого надеялся увидеть.

– Вы доставили мое послание Форжеру? – спросил он у герцога.