За эти три дня Даари успела погулять и поразглядывать разные магические объекты, начиная от транспорта и заканчивая специальной изгородью в общественном парке, которая ночью должна была отваживать бездомных, спящих на скамейках. Кое-что она о своей новой способности выяснила, точно убедилась, что ей ничего не мерещится. Но по-прежнему оставалось загадкой, откуда эта способность взялась (яд черноплюйки как-то воздействовал на ее глаза? С чего бы?) и как ее использовать. Ни Инге, ни тем более Тарику она так и не рискнула об этом рассказать.
Вдобавок еще оставалась проблема того, как быть со всей этой ерундой. Тарик уверял ее и Инге, что он хорошо замел следы и что полиция ни при каких обстоятельствах на него не выйдет. Даари не была так уверена, Инге тоже. Даари, конечно, сказала, что она не будет больше отдавать Тарику антидот, а только Инге, и что Инге будет пить таблетку при ней. Но, по правде сказать, она не знала, удастся ли ей вообще сохранить работу. А тогда Инге ждало медленное угасание в четырех стенах. Когда там еще подойдет его очередь на закрытие чакры? Когда Даари справлялась последний раз, ей сказали: «не меньше тридцати месяцев». Это было чуть больше месяца назад.
Короче говоря, эти три дня, которые при иных обстоятельствах могли бы стать настоящим мини-отпуском, превратились в тяжелое испытание. Несмотря на страх того, что может ожидать ее на работе — судебное разбирательство, увольнение, новая встреча с Драконом или кем-то из его гарема (говорят, иногда жены Дракона сами разбирались с его новыми пассиями, если чувствовали опасную конкурентку… и, хотя Даари и в страшном сне не причисляла себя ни к каким конкуренткам, некоторые слабые опасения все-таки оставались) — в пятый день, золотой день недели она с огромным облегчением выскочила из дома раньше обычного, когда братья еще спали: ей ведь сказали до смены посетить дежурного целителя!
Уже в трамвае, прижимаясь щекой к туманному стеклу (по такому раннему времени вагон почти пустовал), она подумала, что как-то забыла опасаться грядущего снятия растительных накладок на кожу вокруг глаз. Ведь ей же ясно сказали: останутся шрамы. Шрамы на лице — для женщины смерти подобно! А она ведет себя так, как будто это вообще ее не касается.
«Но ведь я и не собиралась рожать детей, а значит, шансов на замужество и без того очень мало, — подумала Даари с усталой тоской. — Ведь я не красотка, чтобы пойти второй-третьей женой к богачу! Допустим, вдовец с детьми — но ведь и такому мужчине еще нужно понравиться, и чтобы он понравился мне… Так что какая мне разница, будут шрамы или нет?»
Этот внутренний монолог почти убедил ее в том, что ей плевать на исход сегодняшнего приема. Ну или, можно сказать, совсем убедил. Да, совсем.
Дежурный лекарь для сотрудников Академии принимал круглосуточно, так что, когда Даари робко постучалась в дверь, ее тут же пустили. Целитель оказался совсем еще молодым мужчиной с необычно темной кожей и столь же непривычным разрезом глаз — почти прямым. Видно, почти чистокровный выходец с юга — ну или просто по прихоти богов так сыграли гены далеких предков. В столице все крови перемешаны, что в благородных кланах, что у простолюдинов; в результате у всех подданных Цивилизации кожа смуглая, а глаза чуть раскосые.
— Смотрю, вы дисциплинированно себя вели и не трогали графт эти три дня, — одобрительно сказал целитель. — Да и наложена апликация хорошо, прямо-таки образцово!
— Графт? — Даари коснулась листьев, которые маской прикрывали ее лицо. Листья не отходили, даже когда она умывалась или принимала ванну. То есть, может быть, и отошли бы, если бы Даари за них подергала. Но она, конечно же, ничего подобного не делала.
— Ну, строго говоря, это не совсем графт, — ответил лекарь, смачивая листья каким-то раствором из маленького глиняного сосуда. — Это вам не накладная кожа. Но сок этих листьев усиливает регенерацию, улучшает кровообращение и очень качественно обезболивает. Вам повезло, что они были в кладовой.
— А это не всегда бывает?
— Их обычно стараются сохранить для случаев, представляющих опасность для жизни.
— Наверное, у этих срок хранения подошел к концу, — предложила Даари. — Или уже совсем мало осталось.
Лекарь кинул на нее ироничный взгляд.
— Если вы думаете, что я соглашусь с этим мнением, вы глубоко заблуждаетесь! Целительская этика и чувства верноподданного мне это не позволяют.
Даари хихикнула. Ей вдруг стало легче.
Как выяснилось, зря. Когда листья на ее лице как следует размокли, целитель легко снял их, смазал ее лицо какой-то мазью без запаха — «обычный гусиный жир, дедовское средство, но отлично справляется с защитой только что отросшей кожи» — и предложил Даари зеркало.
Она с любопытством уставилась в амальгаму — и чуть не отшатнулась.
Из зеркала на нее смотрела уродина.
***