Гарем-академия 4. Старшая госпожа (СИ)

— Разумеется, я бы не стала говорить так прямо... — произнесла Арсанна. — У моей внучки есть множество достоинств, в частности, она волевая и упорная...

— Знаете что, — улыбнулась Даари. — Зачем же нам спорить? Почему бы просто не организовать дуэль между Гешвири и кандидатурой Сиары Салагон на должность моей придворной дамы? Саннин Жонтар, насколько я помню, лучшая в своем выпуске Академии, да еще и старше на два года. Если Гешвири выиграет у нее, вопросов у вас быть не должно.

Говоря это, Даари обмирала одновременно от злости и от отчаянного, «ой что я делаю»! А если Гешвири не победит? Ведь в самом деле...

Нет. Нет. Гешвири победит. И Даари даже знает, как.

Глава 14. Воля к сопротивлению

Когда-то давно, в прежние благополучные времена, Даари иногда видела в транспорте людей без руки или ноги — особенно поблизости от трамвайной остановки «Центр исцеления травм». Случалось, она стыдливо отводила глаза. Вроде и знала умом, что эти люди почти наверняка потеряли конечности из-за нападения тварей (ну или во время несчастного случая на производстве, тоже на службе Цивилизации!), но все равно было неприятно.

Теперь она мысленно просила у них прощения. Однорукость — особая форма беспомощности, такой Даари еще не испытывала. Волосы убрать — проблема. Да блин, подмыться или подтереться в туалете — тоже проблема: нечем поддерживать край рубашки! Гадость. А если на это наложить неудобства из-за растущего живота, все становится совсем печально.

Правда, ее левая рука не кончалась неуклюжей культей — но положительные моменты на этом кончались. Пальцы левой ладони теперь навеки скрючились: местный лекарь-палач перерезал ей сухожилие, которое позволяло их разводить. Вот и орудуй теперь рукой, как хочешь.

Хуже всего было, что даже без общего наркоза обошлись, резали под местным. Даари начала было дергаться и вырываться, но лекарь прикрикнул на нее:

— Тихо! Будете упрямиться, вколю зелье глубокого сна. Но тогда уж и руку отниму, не буду мелочиться!

Даари не знала, блефует он, или нет, поэтому пришлось замереть, и терпеливо, стиснув зубы, ждать, пока ее превращали в калеку.

— Перерезанные сухожилия не срастаются, — сухо сообщил ей лекарь. — Можно, конечно, сшить, но это если травма недавняя. Если разрез произошел давно, ни один лекарь гарантий не даст.

Глотая слезы и баюкая перерезанную руку, Даари постаралась ему не поверить. «Он врет, — шептала она. — На самом деле исцелить такую штуку — плевое дело. А если и нет... Мы вернемся, и все будет хорошо! Дракон что-нибудь придумает. Даст задание лучшим целителям...»

Первые два дня после неудачного побега и насильственной операции Даари старалась не поддаваться отчаянию. «Подумаешь, один раз сорвалось, — говорила она себе. — Ну и что! Я все равно сбегу! Не имею права не сбежать!»

Она даже попробовала взять правой рукой левую и начать поддевать пальцами каналы, словно крючьями — и они даже поддевались, но особого результата добиться не получалось. Даари не чувствовала натяжения, не чувствовала и самих каналов. Может быть, можно наловчиться — но сколько это времени займет? У нее осталось всего два месяца до родов — а скорее, месяц, потому что в конце срока она едва сможет двигаться. Кроме того, что толку, если все равно за ней следят? Как обмануть слежку, она не представляла.

На третий день ее накрыло.

Слезы покатились сами — но не злые, а слезы отчаяния, тихие и неостановимые. Не хотелось вставать с постели, не хотелось двигаться — к бесам «моцион» по коридору, какая, блин, разница уже! Ей стало отчетливо ясно: она подвела всех. Дракона, себя, своих детей... Полностью провалилась как мать и жена. Девочки ее пойдут на опыты, ее саму прикопают где-нибудь в подземельях — и она бессильна это остановить, бессильна даже весточку о себе подать.

В какой-то момент Даари все же дошла до туалета, потому что ходить под себя не хотелось. Закончив, она почувствовала, что у нее нет энергии даже вернутся в кровать. Она усела на холодный кафель пола около унитаза и зарыдала снова.

Довольно скоро к ней вошли лекари, вкололи ей какой-то алхимический состав, от которого голова стала тяжелая и пустая, а горе словно осталось за стеной из «теплого льда» — нерушимой и не поддающейся влиянию. Ее вернули в кровать, положили на бок, укрыли одеялом.

— Постарайтесь взять себя в руки, сиятельная госпожа, — сухо сказал главный лекарь. — Мне бы все же не хотелось держать вас на седативах до самых родов!

От его слов в ней снова поднялась злость, вытеснившая отчаяние.

«Не будет меня здесь к родам... Все равно сбегу... Все равно...»