Гарем чужих мужей

Но сдвинутую плиту мы с Веркой поставили плохо – и она с грохотом рухнула на пол и разбилась на куски. Один из них больно ударил меня по ноге, пара отлетела на Костю, большая же часть посыпалась на Верку, еще не успевшую встать. Верка матюгнулась, но негромко – подружка знает, когда можно себе позволить орать, а когда – нет, Костя укусил меня за руку. Его глаза дико вращались, и казалось, он был в невменяемом состоянии. Верка вскочила, в ярости подлетела к Косте и влепила ему хорошую пощечину. Это несколько отрезвило Костю (говорят же, что пощечина – лучшее средство от истерики), вернее, истерика перешла в тихий плач.

И тут из соседней гробницы – той, что находилась рядом с открытой, из которой мы извлекли Костю, – раздался нечеловеческий вой.

Мы все резко дернулись и застыли на местах. Костя рыдал, правда, больше не пытался орать. Я чувствовала, как побаливает нога в том месте, куда попал камень, но не обращала на нее внимания. Верка просто тупо смотрела на плиту, из-за которой доносился вой, затем повернулась, и мы встретились взглядом.

– Мама! – донесся снаружи Сашкин громкий шепот. – Что там?

– В замке все спокойно?

– Вроде да…

Из-за второй плиты опять послышался нечеловеческий вой.

– Костя, – сурово посмотрела я на брата, – можешь постоять тихо? Ради всего святого: только не ори.

Братец судорожно закивал и попытался что-то сказать, но у него ничего не получилось. Мне стало его так жалко, что я обняла его и на секунду прижала к себе.

– Ну все, все, скоро поедем домой.

В это мгновение я поняла, что у него руки скованы за спиной. Как это я сразу же не сообразила? Или когда все произошло, одно за другим…

Я развернула брата, увидела традиционную проволоку, которая в этих местах, похоже, активно используется, и принялась разматывать Костины руки.

– Ты знаешь, кто там? – тем временем спросила у него Верка, кивая на гробницу, где, правда, опять замолчали.

Брат покачал головой.

Мы же с подругой, не теряя больше времени после того, как я развязала Костю и он стал размазывать слезы по лицу кулаками, взялись за вторую плиту и сдвинули ее с места.

Там на каменном столе лежал обнаженный грузный мужчина восточной национальности, внешне здорово похожий на нашего знакомого хирурга Рубена Саркисовича Авакяна, уже неоднократно оказывавшего нам профессиональную помощь, постоянного клиента моей турфирмы.

Мужчина потерял сознание. И это неудивительно: у него были сломаны обе ноги, а руки, по-моему, тоже сломанные, по крайней мере, в одном месте каждая, традиционно связаны сзади. Тело же представляло собой один сплошной синяк.

Я пулей влетела внутрь и пристроилась рядом с мужчиной на столе, затем нажала на две точки на шее, что, как я знала, должно было привести человека в сознание. Мужчина дернулся, и из его горла уже опять был готов вылететь вой. Я закрыла ему рот рукой, как недавно закрывала Косте.

Если бы у этого типа не были выбиты зубы, он прокусил бы мне ладонь насквозь.

На меня смотрели безумные глаза, зрачки дико вращались, я почувствовала, что изо рта готова политься пена, смешавшаяся с кровью… Все тело совершало какие-то конвульсивные движения и уже начало снова ослабевать: мужчина был готов отключиться.

– Имя! – резко спросила я повелительным тоном, на мгновение снимая руку с его рта.

– Карен, – промычал мужчина.

– Фамилия!

– Мовсесян, – выдал мужчина и потерял сознание.

Я слезла с него, выскочила в склеп, где Костя в некотором роде пришел в себя в основном благодаря Веркиным поцелуям, и сказала:

– Сваливаем отсюда!

Костя резко дернулся ко второй открытой нише (пока я в ней занималась делом, ему было недосуг: от Веркиных поцелуев он обычно забывает обо всем), увидел голого мужчину и пролепетал, глядя на меня:

– А он?

– Идти он не может, – сказала я, – мы сами спасти его не в состоянии. Надо вытаскивать тебя.

– Но мы не можем его бросить! – взвился к потолку Костя.

– Мама! – раздался громкий шепот сына снаружи. – В замке открывается дверь.

Это окончательно решило дело.

Заставив Костю пригнуться, мы на четвереньках вылезли из склепа, я для вида все-таки закрыла решетку на «собачку», и мы вслед за сыном рванули к кромке леса, из которого начинали свое путешествие.

Костя больше не спорил, выполнял все указания, а по резвости напоминал олимпийского чемпиона в беге на спринтерские дистанции.

Вбежав в лес в том месте, откуда из него выходили, мы перевели дыхание. Я взяла бинокль из Сашкиных рук и направила его на замок. Там вновь все было спокойно. За такое время они, пожалуй, не успели бы дойти до склепов… По тропинке тоже никто не шел.

– Тихо! – приказала я своим, прислушиваясь.

Сашка в это время приложил ухо к земле.

– Нет, вроде бы никто за нами не гонится, – сказал ребенок через минуту.

– Лана, вы взяли что-нибудь поесть? – вдруг шепотом спросил Костя.

– Я бы тоже не отказался, – подал голос сынок.

– Да вы бы хоть отошли от кладбища немного, прежде чем о еде говорить! – воскликнула Верка укоризненно, пока я не успела ответить.

– Сколько раз я ни был на кладбище, там всегда кто-то пил и закусывал, – невозмутимо заметил сынок.