Гарем для чайников

Внутри царили толкотня и суета. Вдоль вереницы дверей носились с кисточками гримеры, вешалки с рядами одежды шумно перемещались по коридору — здесь лихорадочно готовились к торжественному открытию. Среди бегающих туда-сюда девчонок мелькнула пара знакомых лиц — тех, кому промыли мозги в том райском лагере. Да и остальные наверняка были фамильярами, а может, и ангелами рангом поменьше, раз их отправили прислуживать. Грохоча каблуками, Джи решительно двинулась сквозь толпу, которая тут же, как волны, откатилась к стенам, уступая ей путь. От нее здесь все шарахались — испуганно и вместе с тем как-то брезгливо. Так к ней и относились в раю: презирали и боялись и оттого, что она им нужна, презирали еще больше.

В самом конце коридора она толкнула еще одну дверь, и нас мгновенно обдало подземным холодом. Тусклая лампочка раскачивалась под потолком, окрашивая пространство болезненной желтизной. Да уж, местечко для разговора было не самым уютным. Однако, следуя за своей провожатой, я спустился в плен серых подвальных стен. За спиной со скрипом захлопнулась дверь, отсекая нас от чужой суеты, и Джи наконец повернулась ко мне.

— То, что было вчера, — отчеканила она, — больше не должно повториться!

— Почему? — спокойно спросил я. — Тебе не понравилось?

— Потому что так нельзя! — сцепив руки на груди, она с досадой прислонилась к стене.

Опять это нельзя — бесит уже! Медные пряди распластались по серому бетону. Ворот жакета разъехался в стороны, все больше открывая тонкую белоснежную блузку, под которой, похоже, опять не было белья. Где-то там, за дверью, была толпа, и суетливый топот ног, и голоса, и музыка, доносившаяся обрывками со сцены — а тут, среди потрескавшихся стен, тишина и только мы вдвоем. Опять все как тогда, когда мы с ней только познакомились — за одним маленьким исключением: я чувствовал себя другим.

Засунув руку в карман, я вытащил серебряное кольцо с круглым черным камнем, который в тусклом свете лампочки казался компактной бездной, и быстро нацепил его на палец.

— Узнаешь? — я показал его Джи. — Знаешь, как это действует?

Руки, сцепленные на ее груди, ошеломленно упали. На несколько мгновений она впала в ступор, рассматривая одну из игрушек Сэла — чудную вещицу, силе которой не может противиться никто.

— Но это же нечестно! — наконец выдохнула она.

Анимешный чертик на моей груди ехидно скалился. Нажав на иголку, я сорвал значок и отбросил в сторону.

— Так честнее?

Железный круглешок со звоном приземлился на холодный бетон.

— А держать тебя честно? — я шагнул к ней. — А использовать тебя честно? Они же заставляют тебя быть зверем! Заставляют подчищать всю грязь за ними! Ты же для них никто — просто оружие! Они тебя не заслуживают!..

Джи, словно в трансе, медленно подняла глаза с упавшего в пыль значка на меня.

— А я могу, — с жаром продолжил я, — дать тебе то, что никогда не дадут они! Хватит позволять им себя обманывать: с твоей Жанной это было реально несправедливо! Я это знаю, ты знаешь, и они знают. Но им плевать на справедливость! Пойми ты уже! — я заглянул в ее будто остекленевшие глаза. — И на добро плевать! И на тебя им тоже плевать! А мне нет… Выбери меня, и тебя больше никто не заставит ранить тех, кто тебе дорог! Выбери меня, если хочешь понять, что такое настоящее добро!

Сделав еще один шаг, я остановился к ней так же близко, как и тогда на комиконе. Вытяни руку — и можно погладить. Вытяни руку — и можно придушить.

— С этим кольцом ты мне все позволишь или убьешь, — камень сверкнул чернотой на моем пальце. — Таково мое желание. Ну а дальше решать тебе. Я оставляю тебе выбор.

Она застыла, раздумывая, судорожно кусая губу. Напряжение, казалось, звенело в воздухе. В этот момент в повисшую тишину вторглись отдаленные крики и музыка со сцены, словно прорвавшаяся сюда сквозь стены.

“Обманщик. Обманщик. Обманщик!

Ай килл ю, плохой мальчик…”

Саундтрек, честно говоря, был хреновым — как стакан ледяной воды, вылитый на разгоряченную голову. Несмотря на всю мою пламенную речь, ее карие глаза стала стремительно затягивать грязно-оранжевая ржавчина. Дернувшись, ее руки взлетели в воздух и опустились мне на шею, обжигая поистине могильным холодом.

— Убивай! — выдохнул я ей прямо в лицо. — Только запомни одну дату: шестое октября…

Пальцы замерли на моей коже, так и не впившись.

— Мой день рождения, — пояснил я. — Будешь отмечать его каждый год. И жалеть об этом!

В следующий миг хватка сжалась на моей шее.

— Проведешь все свое бессмертие, — выдохнул я, пока еще был воздух, — осознавая, что убила того единственного, кому на тебя было не наплевать!..